- Умолкните! - прикрикнул боярин.
Стало тихо. Снова заговорил старик:
- Дожди у нас всё лето шли, хлеб вымок, платить нечем. Что было, всё отдали, а нынче тиун ежедневно на правёж гоняет. Об нас батоги приломал и шелепы прирвал[14].
Из толпы другой мужик выкрикнул:
- Ежели коня бить и голодом морить, и конь пристанет!
Молодая бойкая бабёнка выпалила скороговоркой:
- Честь нам у боярина добра, во всю спину ровна, что и кожа с плеч сползла.
Плещеев махнул рукой.
- Идите по избам!
Смерды радостно загалдели, двинулись с боярского подворья. На крыльце появился колченогий тиун. Глядя вслед уходящим, он взвизгнул:
- Ах вы ироды, всё равно за оброк заморожу! - И, хромая, подскочил к Плещееву, затряс кулаками: - Пёс смердящий, нажалуюсь на тя боярину, он те велит палок дать!
Лицо у Плещеева стало озорным. Он повернулся к Данилке и Луке, подмигнул.
- А ну, снимите с него порты да вразумите, чтобы вдругорядь умел московского боярина привечать.
Услышав такой приговор, тиун, переваливаясь из стороны в сторону, рысцой потрусил в хоромы, но Лука стал ему на пути, а Данилка, соскочив с коня, схватил за шиворот.
Тиуна били по голому заду под общий хохот дружинников и смердов.
- Будешь ужо помнить, как мужикам обиды чинить!- промолвил довольный Данилка, отбросив палку в сторону.
Тиун подхватился и, поддерживая порты, поковылял в хоромы.
* * *
В хоромах боярина Захарьина, несмотря на ранний час, собрались именитые новгородские бояре Безносов, Ларионов, Якушкин. На боярах кафтаны длиннополые, золотом шитые, воротнички стоячие в подбородки упираются. На головах нахлобученные высокие шапки из бобра. Расселись седобородые бояре в просторной гридне, думу думают. Ларионов рокочет басом:
- Выпросили посадника на свою голову! - При каждом слове он стучит посохом о сияющий желтизной пол.
- Сказывал я, литовскому князю надо было кланяться, Гедимину! - скрипит хозяин. - Гедимин деньги бы не требовал.
Ларионов перебил Захарьина:
- Ты, Василий, только сказывал, а сам к Калите ездил!
- Чего попусту молвишь, - возразил Захарьин, - не по своей (воле, сами вы и послали!
- Чернь на том вече и слышать о Литве не захотела, московского посадника потребовала, - пришёл ему на помощь боярин Якушкин.
Безносов попросил его:
- Повтори ещё раз, что услышал ныне.
Якушкин в который раз принялся рассказывать.
- Сижу я, значит, у посадника, когда приезжает боярин Плещеев и письмо от Ивана привозит. Добрынский то письмо взял и читает: «А Новгороду псковских людей не принимать и от князя Александра писем на вече не читать, коли будет такое, и ещё бояре пусть дадут тысячу гривен…»