– Занимательно, не так ли?
– Герман Александрович, а вам не страшно? Мне после прочтения здорово поплохело.
– Вот и мне стало не по себе. Понимаете, мы создаем дракона, которого не сможем обуздать. Вы не знаете еще, но в следующем году казна вернет себе дороги. А долги спишет.
– Все как всегда, Герман Александрович, у вас нет бумаги? Мне нужно законспектировать некоторые моменты. Мне не хочется подвергать вас опасности. Эти люди, без сомнения, постараются вас убить.
– Не мучайтесь, забирайте папку. А насчет безопасности… Все гораздо проще и страшнее: никто меня убивать не будет, нет смысла. Да, могут уволить, и это максимум. Вы умный человек, Сергей Петрович. Такие аферы не могут происходить без одобрения сверху. – Татищев устало смотрел на меня. В его глазах была жуткая безысходность. – Я надеюсь, что вам хоть что-то удастся сделать.
Вечером я зашел к Фекленко. Меня поразил усталый вид этого сильного человека.
– С чем пожаловали, Сережа?
– Вот, Тарас Порфирьевич.
– Располагайтесь пока, я ознакомлюсь с бумагами.
Открыв папку, он принялся за ее изучение. Спустя десять минут он наконец откинулся в кресле и посмотрел на меня тяжелым взглядом.
– Что, плохи наши дела?
– Нет, они просто хреновые. За Дунаем насмотрелся.
– Угу. Каша заваривается знатная, только как жрать ее будем? Благодарю вас, эти бумаги мне очень пригодятся. Можете идти.
18 декабря. Киев
Катастрофа произошла на редкость обыденно: не было и стремительных вестовых, несущихся во весь опор, ни рева осназа, просто в канцелярию пришла телеграмма, сообщающая о покушении на петербургского градоначальника и его ранении. Увы, я не обратил на это сообщение никакого внимания. Подробности появились лишь спустя пару дней, тогда я и узнал имя террористки. Вера Засулич. Минут пять я тупо смотрел на бланк телеграммы, пытаясь осмыслить произошедшее, но чем дольше сидел, тем яснее понимал, что поздно. Отсчет пошел. Террор начался. Изменить что-либо уже никто не в силах.
А истерия в обществе нарастала, с огромным трудом нам удавалась сдерживать кипящий котел, в который превратился Киев. Трижды приходилось разгонять демонстрации студентов. Слава богу, нам здорово помогли кубанцы, и до стрельбы дело не дошло. С сотником мы быстро нашли общий язык, а после посиделок у нас установились приятельские отношения. Этому способствовало как наше участие в войне, так и то, что мы старались не допускать ненужных потерь среди станичников.
Весь цвет киевской знати копировал поведение «коллег» из Петербурга. Господи, неужели эти люди не понимают, что творят? Почему они копируют леммингов? Среди этих экзальтированных дур были очень популярны такие стихи: