Потому что прямо там, в дверях стоит Долорес Уоррен.
* * *
В какую-то наносекунду, я осматриваю ее с ног до головы — ее волосы забраны назад в хвостик, открывая красивое лицо без макияжа. Ее белая футболка натянута на голубые джинсы. У меня нет времени поприветствовать ее или хотя бы поинтересоваться, почему она здесь.
Потому что в туже секунду, когда я ее замечаю, кулак Шонеси встречается с моим лицом — словно удар снизу молотом Тора.
Мои зубы сжимаются, а голова дергается назад. Когда я падаю на спину, ударяясь о пол, мои глаза автоматически закрываются.
Не знаю, как долго я был в отключке, но должно быть это несколько мгновений. Когда я открываю глаза, в миллиметрах от меня щетинистое лицо Ронни. У меня затуманенный взгляд — краски и свет размыты и сливаются друг в друга. В ушах звенит, как помехи от телевизора.
Сквозь звон гремит голос Ронни.
— Фишер! Ты меня слышишь, Фишер?
Я моргаю и отвечаю, но у меня приглушенный голос, будто бы я разговариваю под водой.
— Даа, я… я слышу тебя.
— Ты меня хорошо видишь?
— Конечно, Ронни. Я тебя вижу целиком и полностью.
Ронни поворачивается и говорит с кем-то, кто стоит рядом с ним. Я могу разобрать лишь несколько слов… «сотрясение» … больница». Потом склоняется надо мной.
— Мне надо, чтобы ты поднялся, Фишер.
Мои ноги считают, что это не очень хорошая идея.
— Я бы остался здесь, если ты не возражаешь.
— Тебе надо встать, Мэтью.
Ну, уж нет. Мои ноги все еще говорят «Отвали».
— Не думаю, что смогу.
А потом я вижу ее. Она садится на колени рядом с Ронни — рядом со мной. Она прикасается своей теплой ладонью к моей руке в том месте, где заканчивается футболка. И она шепчет:
— Поднимайся, сукин ты сын… потому что Микки любит тебя.
Я тут же начинаю закашливаться. Не из-за будоражащей цитаты из фильма — а из-за того, что эти слова могли бы значить.
Для нас.
— Ты смотрела Рокки пять?
Долорес кивает.
— Я смотрела их все. Смерть Микки — самое печальное, что я видела в своей жизни.
Потом ее лицо поникло, и она заплакала.
Она не пытается скрыть это. Она не закрывает лицо руками и не сдерживает рыдание. Потому что она не претворяется быть кем-то, кем не является. Примите ее или оставьте ее, вы получаете то, что видите.
Вот что я люблю в ней. Одна из многих вещей, что я в ней люблю.
У меня тяжелая рука, но я все равно ее поднимаю. Рука все еще в перчатке, но вытираю с ее щек дорожки от слез.
— Не плач, Ди.
— Прости. Прости. Я вела себя с тобой ужасно.
— Нет… я был идиотом. Я обещал быть терпеливым, а потом я… не был.
— Нет, ты был прав. Ты был прав во всем.
Я вспоминаю о наших зрителях, когда Ронни начинает всех уговаривать: