– Где он?
Он стоит спиной ко мне, и это хорошо. Мои гнев, стыд и унижение горят во мне огнем, а он – керосин.
– Ушел. Откуда ты узнал, где я? Откуда ты вообще знаешь адрес Дейва?
– Твой босс позвонил мне.
Вот он, неожиданный герой. Я чуть не сказала этого вслух, но вовремя поняла, что Роберту сейчас не до светских бесед. Он похож на тигра перед броском.
– Когда он вернется?
Он не задает вопрос, а скорее требует информацию.
Хватит с меня требований на сегодня.
– Я сама с этим справлюсь, Роберт. Ты мне не нужен.
Он разворачивается, но его ярость разбивается о мое отчаяние.
– Иди наверх и сними это платье. Ты выше этого. Где было твое благоразумие, как ты вообще могла согласиться на роль рабыни Дейва?
– Я не рабыня.
– Сними платье!
Я не собираюсь уступать. Чувствую себя студенткой на площади Тяньаньмэнь, которая твердо стоит перед надвигающимся танком.
Он раздраженно выдыхает через зубы, но вот его взгляд уходит в сторону, и внимание переключается. На столике сбоку он видит фотографию. На ней мы с Дейвом в лучшие времена. На нем темно-синий шерстяной костюм с серебристым галстуком, мои волосы гладко зачесаны назад и собраны в пучок. В моем костюме с круглым вырезом просматривается чуть ли не старческая изысканность, и лишь легкий блеск ткани и гофрированная баска намекает на женственность форм. Дейв обнимает меня за плечи, а я безмятежно улыбаюсь на камеру. Эти двое словно сошли со страниц журнала «Город и деревня». Идеальная пара.
Римские статуи, как выразилась Симона, безупречные и холодные.
Роберт берет фото и внимательно рассматривает его.
– Не уверен, что знаю эту женщину.
– Я знаю ее. – Я подхожу к нему и заглядываю через плечо. – Только вот не понимаю, куда она делась.
Роберт ставит фото на место.
– Пусть она там и остается. – Он поворачивается ко мне, гнев уступает место тревоге. – Я не позволю ему сделать это с тобой.
– Не думаю, что ты можешь спасти меня, и… я… я не уверена, что хочу этого.
По его лицу пробегает волна боли. Он протягивает руку и берет меня за подбородок.
– Даже не проси меня стоять в стороне и наблюдать за тем, как это происходит. Я не позволю.
Меня внезапно охватывает смятение. Если он может мне помочь, почему не разрешить ему сделать это? Исключительно потому, что не хочу показаться слабой дамочкой? Значит, свою уязвленную гордость я действительно ценю выше свободы? Какой осужденный стал бы настаивать на том, чтобы сбежать из тюрьмы без посторонней помощи?
Но как бы сильно я ни хотела Роберта, меня не покидает мысль о том, что его обожание может быть таким же опасным, как враждебность Дейва.