— Нет, папа, — ответила Мари. — Я пойду в монастырь, стану монахиней и никогда не заведу детей…
Сказав это, она разрыдалась и скрылась у себя в комнате.
«Боже, сделай так, чтобы Бетти не умерла! — молила Эрмин, и ее молитва поднималась из глубины ее сердца. — Она была мне матерью, всю свою жизнь она была предана своей семье, и мне тоже. Милосердный и чадолюбивый Боже, она ведь совсем еще не старая! Она нужна детям…»
На первом этаже захлопали двери, появился доктор Брассар с саквояжем в руке. Он приподнял шляпу, приветствуя Эрмин и Жозефа.
— Вот эта дверь, — тихо проговорила женщина, бледная от страха.
Симон поднялся на несколько ступеней вверх. Эдмон — за ним. Молодые люди не могли прийти в себя. Всю серьезность происходящего они поняли, лишь увидев входящего в дом приходского священника из Сен-Жан-де-Бребёф. Эрмин подошла к ним.
— Священник для мальчика? — с беспокойством спросил Эдмон. — Маме ведь лучше, да? Доктор сделает все, что нужно?
— Надеюсь, — ответила Эрмин. — Мы должны положиться на него.
Взгляд ее голубых глаз, в которых стояли слезы, говорил об обратном. Симон ударил кулаком по перегородке.
— Мама не может умереть! — воскликнул он. — Мимин, ну пожалуйста, скажи мне, что все будет хорошо! Вечером мы подадим ей вкусный ужин, все будем рядом с ней.
— Как это было бы прекрасно, Симон! — ответила Эрмин, не в силах скрыть собственных опасений.
Тут открылась дверь, и они услышали суровый голос доктора Брассара.
— Месье, — говорил он Жозефу, — мне очень жаль… Кровотечение… Мы ничего не можем сделать. Мадам Маруа хочет видеть своих детей. Она больше не страдает и тихо умрет.
— Нет! Нет! Бетти! Моя Бетти! — закричал Жозеф. — Моя Бетти!
Под его тяжелыми шагами заскрипели половицы, когда он, покачиваясь, подошел к постели своей жены. Мари вышла из своей комнаты, ее личико превратилось в горестную восковую маску. Эрмин не могла пошевелиться. Она отказывалась принять неизбежное. Симон толкнул ее, проходя рядом, потому что она так и застыла посреди лестницы между вторым этажом и кухней. Лора, вся в слезах, прошла перед ней за Мари.
Теперь все происходило в полном спокойствии. Священник, предупрежденный Эдмоном, медленно, почти торжественно, поднялся на второй этаж. Он счел, что лучше соборовать умирающую до того, как она попрощается со своими близкими.
Маргарита Бабен, вымыв руки в туалетной комнате, теперь укладывала в саквояж инструменты. С выражением глубочайшего горя повитуха в последний раз взглянула на свою пациентку.
— Мне очень жаль, мадам Маруа, — прошептала она. — Да хранит вас Бог…