– Я попозже, – отпустив в нерешительности тумбочку, Вадим попятился к столу, – после выйду. Как фонари зажгутся. Так видней будет.
Не успел он снять шинель, как в дверь постучали. Вадим заметался, отыскивая, куда бы забиться, но не нашел ни единой лазейки и прижался спиной к стене, распластав руки. Кто-то в тамбуре, кашляя, вытирал ноги о половичок, потом окликнул из-за двери:
– Кузьмич, Калюгин здесь?
– Я сплю! я сплю! – умоляюще зашептал Вадим, делая Кузьмичу руками панические знаки.
– В туалете сидит! – с пониманием взглянув, откликнулся дед.
– На, возьми, я ему должок принес, – дверь скрипнула, и сухая серая рука положила на тумбочку у входа пачку из грубой бумаги.
– Как дела-то, Коля? – Кузьмич выглянул в тамбур, только спина его немного виднелась из-за двери.
– Эшелон почти загружен, скоро отправляем, – деловито ответил нездешний голос. – С фронта торопят, командование велело гнать без задержки. Вот и стараемся!
– Не подкачайте, ребята.
– Бывай здоров!
Затем гость из ночной смены удалился. Вадим стоял, окостенев, только губы немного дрожали.
– К-кто там был? – выдавил Вадим из себя, как из засохшего тюбика.
– Ступин Коля, фрезеровщик. Бери, бери, он от сердца дает. Честный малый, я его знаю.
– Что это? – Вадим осторожно взял бумажную пачку.
– Не пробовал?.. Штучка забористая, продирает как наждак. Раскрой да понюхай.
Вадим расколупал пачку с торца, высыпал на ладонь щепотку изжелта-коричневого порошка, осмотрел с сомнением и втянул ноздрями. Глаза его выкатались, рот округлился, после чего он оглушительно чихнул, сложившись в поясе, потом еще раз, и снова. Кузьмич засмеялся, качая головой.
– Крепковато? Много ты в себя затянул, так до утра не прочихаешься.
– Та… табак, что ли? – моргая, осипший Вадим вытирал слезы.
– Нюхательный, лучшего помола. Теперь такой не делают, а раньше, я слышал, и барышни им баловались. В голове ясность, в глазах чистота – не курево какое-нибудь. Дай-ка и мне понюшку… Смотри, вот как им заряжаются, – Кузьмич отсыпал малую толику в ложбину на тыле кисти, – и понемногу… Глаз не запороши – на полдня окривеешь.
– Во! точно – все мозги проветрило, – пораженный Вадим озирался без страха. – Хм, классно… Пожалуй, я выйду. Если Мелехов сказал – надо охранять.
Заводской двор предстал по-прежнему иссиня-серым, но прозрачнее, чем в прошлый раз; и свет в цехах, оставшись газовым, был поярче. Шум станков звучал громче и отчетливей. К вагонам подкатил реликтовый грузовичок, с него спрыгнули грузчики, сразу откидывая борт и принимаясь за ящики.
Заводская симфония ночи походила на любимую Вадимом музыку. Он выпрямился, оглядывая панораму куда смелей, чем раньше, но раскат дальнего грома и вспышка зарева заставили его нахмуриться.