На южном конце площади выстроились арбалетчики и аркебузиры. Они расстреливали гугенотов по мере того, как их прогоняли мимо. Восточная сторона двора ощетинилась сталью. Несчастных, рискнувших бежать, пронзала копьями и рубила мечами стража, требовавшая своей доли в резне. Искалеченные и умирающие лежали в зловонной жиже из крови и экскрементов. Звучали слова прощания, кто-то целовал любимых перед вечной разлукой, кто-то молился, опустившись на колени на залитые кровью каменные плиты. Ночь наполнилась ужасом, яростью и смехом. Одни проклинали короля, другие взывали к Богу, но ни тот, ни другой не вмешивались.
На балконе Павильона короля Тангейзер увидел несколько фигур, стоящих у самой балюстрады. Вместе с окружавшими их статуями они наблюдали за разворачивающейся катастрофой. Король Карл и его брат Анжу. Екатерина Медичи, их мать. Герцог де Рец. И другие влиятельные лица королевства.
– Карл-Максимилиан, король Франции. – Арнольд произносил титулы, словно проклятия. – Герцог Орлеанский, дофин Вьеннский, граф Прованса и Форкалькье, Валентинуа и Диуа.
Услышав позади тихий всхлип, Матиас оглянулся. Это был Грегуар. Несмотря на дурное обращение и опасности, которые ему пришлось пережить за этот день, паренек ни разу не пожаловался и не пролил ни слезинки. Теперь же щеки его были мокрыми, а из деформированных ноздрей по деснам стекала слизь. Госпитальер не мог винить своего слугу. Он был еще ребенком, с нежной, неокрепшей душой, и ужас бессмысленной резни потряс его. Тангейзер оттолкнул мальчика от двери в относительную безопасность вестибюля.
– Вытри лицо, парень, – велел он.
Грегуар потер нос и щеки рукавами батистовой рубахи.
– Слезы тут не помогут, – вздохнул его господин. – Жалость и христианские принципы тоже. Люди, которых убивают во дворе, немногим лучше убийц. Они явились сюда, чтобы разжечь войну. И они ее получили.
– Это не война, – возразил Арнольд, – это резня.
– Резня – древнейшее орудие войны. Когда все остальные орудия, изобретенные человеком, превратились в пепел, когда все колеса разбиты, а все книги сожжены и мы снова копошимся в грязи, клинок резни остается острым и его постоянно оттачивают.
– Это тактика отчаяния. Я ее отвергаю.
– Это истина, освященная веками и еще раз подтвержденная здесь, в этой драгоценной шкатулке цивилизации.
Де Торси молча отвернулся.
Тангейзер не знал, зачем вступил с ним в спор. Ведь он сам рекомендовал Рецу нечто подобное. Вины за собой иоаннит не чувствовал, как ни старался, и это заставило его задуматься о состоянии своей души. У него была цель, и сейчас важна была только она. На остальное плевать.