Прежде всего внимание нового барина привлек белевший на письменном столе листок бумаги: неподписанная вольная актерам. Степан Владимирович прочел ее, сжал губы в трубочку и положил бумагу на край стола.
В письменном столе нашлось на несколько сот рублей серебра и золота, и Пентауров с заблестевшими от удовольствия глазами несколько раз погрузил руки в монеты и даже пересыпал их, наслаждаясь их звоном.
В том же ящике лежало несколько ломбардных билетов; он пересчитал их, и цифра денег, положенных по ним, несколько разочаровала его: денег было всего сто тысяч.
Конторка оказалась запертой, но ключа к ней не имелось; Пентауров, недолго думая, подсунул под крышку небольшой медный кинжал, служивший отцу его для разрезывания бумаги, дернул, и крышка отскочила вместе с верхней планкой замка.
Но напрасно перерыл он углы конторки и всякие другие закоулки: билетов нигде больше не оказалось и, судя по собственноручным записям аккуратного Владимира Дмитриевича, более их и не было.
Цифра долгов будущего министра доходила почти до этой же суммы.
— Однако это свинство! — проговорил Пентауров, обшарив весь кабинет и остановившись около письменного стола. — Совершенно не умел вести дела покойник!
Вольная актеров опять попалась ему на глаза; он взял ее, скомкал и бросил в корзину под стол; потом снова открыл конторку, вынул документ Лени, постоял несколько минут в раздумье, сложил его вчетверо и, оглядевшись, сунул его в одну из книг, стоявших на небольшой этажерке у стены.
Духовного завещания нигде не было, и это несколько подняло дух нового владельца. Он спрятал деньги в стол, отпер дверь и позвонил в колокольчик.
— Приказчика ко мне! — приказал он Ваньке, успевшему вовремя скрыться и вновь принестись на зов.
В дверях появилась намасленная голова Маремьяна, давно ожидавшего в лакейской зова барина; пытливые глазки его глянули в кабинет, затем он вошел и низко поклонился…
— С приездом, батюшка барин! — проговорил он.
— Здравствуй… Маремьян, кажется?
— Маремьян-с…
— Сколько Баграмово дает дохода?
Маремьян слегка шевельнул руками.
— Как ведь когда-с? — ответил он. — Год на год не приходится!
— Ну, все-таки сколько же?
— Тысяч пятнадцать даст.
— На серебро?
— Нет-с, на ассигнации-с.
— Но ведь это же ужасно мало! — воскликнул разочарованный Пентауров. — Отец, я вижу, совершенно не умел хозяйничать; денежные дела я нашел прямо в невозможном виде!
Маремьян молчал.
— Надо что-нибудь предпринять, чтобы увеличить доход. А? Как ты думаешь?
— Как вашей милости будет угодно.
— Мне угодно иметь тридцать тысяч самое меньшее! Что ты на это скажешь?