– Лешку за меня поцелуй, хорошо? Не хочу будить.
– Сам, когда вернешься, поцелуешь. – Настя провела ладошкой по лицу, смахивая слезы. – Я его хотела в деревню к бабушке отправить, он не поехал. Уперся, что здесь будет, и все. Я на него заругалась и сказала, мол, тогда сиди в подвале. И сидит. Представляешь? – Она попробовала улыбнуться.
– Представляю. – Чего-чего, а упертости нашему сыну не доставать. – А почему ты здесь ночевать осталась?
– Я? Вчерашнюю ночь я тоже там ночевала, а сегодня… – Она запнулась. – Будто знала.
– А если снаряд? – Не надо мне таких предвидений. – Что снаряд? Шальная пуля, и все…
– Но ведь не прилетел? – беззаботно парировала Настя.
– Настенька, не надо так больше, ладно? В другой раз я сам тебя найду.
– В другой раз… А если его, другого раза, не будет?
– Будет, обязательно будет. Со мной ничего не случится. В первый раз, что ли? Тем более сейчас я за ротного, сижу в бункере, командую, смотрю в мониторы. Ты же знаешь…
– Знаю. – Она замолчала. И когда я почти успокоился: – Врешь ты все! Думаешь, я поверю, что ты сидишь, когда твои ребята гибнут? Сколько их у тебя за месяц полегло? Половина? Треть? Молчишь. Значит, треть…
Я проглотил комок. Настенька, если бы ты знала… от тех, кто был со мной месяц назад, осталась горстка, и даже от тех, кто принял бой на Киквидзе, – меньше половины.
– Я ухожу. – Оставаться дольше я не мог, хотя так хотел.
– Минуточку. Одну минуточку… – Она уже не роняла слез, только пристально, не мигая, глядела мне в глаза.
Минута прошла в полном молчании. И она, и я знали: стоит сказать хоть слово – разревемся.
Я молча встал, молча оделся. Она поднялась следом, накинула халат, прильнула ко мне.
– Я не пойду, – кивнула в сторону двери, – иначе не отпущу. Ступай. Ступай, пожалуйста, быстро. – Она обессиленно опустилась на кровать, а я мимолетно коснулся рукой ее волос и широкими шагами двинулся к выходу. Походя подцепив и разгрузку, и автомат, вышел в коридор.
– Коленька, береги себя! Береги себя, пожалуйста! Я люблю тебя, Коленька! – донеслось до моих ушей, и в следующий миг дверь скрипнула, закрываясь. Я повернул ключ в замке и нетвердой походкой пошел к лестнице.
Последний раз от боли я плакал в первом классе, потом, когда перешел в третий, плакал от обиды. Еще раз из моих глаз катились слезы в день похорон отца. И вот теперь мои глаза вновь полнились влагой. Я обещал вернуться, но сам не верил в это. Я слишком часто был на войне, а так долго не везет никому. Госпожа Удача со временем отворачивается даже от самых невероятных счастливчиков. Рассчитывать на то, что удастся вернуться, – глупо. Я себя хоронил, но на моем лице влагу вызвал не страх самой смерти, с ее неизбежностью я смирился давно, а боль расставания… Представить, что никогда больше не увижу любимых лиц. Тяжело. Но никто не должен видеть меня таким. Остановился в полутьме подъезда. Постоял, дожидаясь, когда успокоится колотящееся в груди сердце, а под глазами высохнет. Втянул носом воздух и решительно зашагал прочь. Боже поможет, и будь что будет. Да и к черту все эти дурацкие мысли, мы еще поживем, всем скотам назло поживем! И плевать, что везение кончилось, вытянем на упрямстве, на желании жить и быть. Мой шаг превратился в почти бег. Я обошел здание, повернул за угол, тридцать шагов вперед до калитки, тысячи раз исхоженная мной аллея, здание штаба. Вот и оставленная машина. Еще три шага, и моя рука коснулась дверной ручки.