25 июня Петр Марселис известил, что королевич Вальдемар с 24 числа заболел болезнью сердечною, сердце щемит и болит, что скушает пищи или чего изопьет, то сейчас назад, и если скорой помощи не подать, то может быть удар или огневая болезнь и королевич может умереть. Но 26 числа постельный сторож на королевичеве дворе Мина Алексеев сказал, что 25 числа королевич кушал в саду; маршалок, чашник, дворяне и ближние люди при нем были все веселы, ели и пили по-прежнему; после ужина королевич гулял в саду долго, а маршалок звал к себе в хоромы чашника, дворян и ближних людей всех, потчевал их, пили вино и романею, и рейнское и иное питье до второго часа ночи: были все пьяны, играли в цымбалы, и доктора он, Мина, сегодня у королевича на дворе не видал.
В то время, как тянулось в Москве это тяжелое для царя дело с королевичем, дурные вести, вести о самозванцах, приходили из Турции, из Польши. В октябре 1644 года греческий архимандрит Амфилохий прислал грамоту из Царя-града, в которой извещал, что в августе месяце двое турок приехали в Константинополь с грамотою к султану, написанною по-русски, и требовали переводчика; им указали Амфилохия; но тот, взявши у них грамоту и взглянувши на ее содержание, ушел с нею в Бруссу и потом переслал ее в Москву. Грамота эта, написанная по-малороссийски, заключала в себе следующее: „Милостивый и вельможный царь! Смилуйся надо мною, бедным невольником! Ты мне отец и мать, потому что не к кому мне прибегнуть другому. Когда я шел из земли Персидской в Польскую, то встретились мне твои люди, казну у меня взяли, самого меня схватили, к тебе не везут, а запродали жидам. Если ты надо мною смилуешься, то будешь отцом и матерью мне, грешному и бедному невольнику, московскому царевичу; если же по милосердию твоему овладею землею Московскою, то будет она мне пополам с тобою“. Подписано: „Князь Иван Дмитриевич, Московской земле царевич, рука власная“. Но еще прежде пришли вести из Польши о двух других самозванцах.
В 1643 году отправлены были в Польшу полномочные послы, боярин князь Алексей Михайлович Львов, думный дворянин Григорий Пушкин и дьяк Волошенинов, по старым делам – о титуле и размежевании путивльских земель. Им даны были два наказа – явный и тайный. В первом между прочим говорилось: если паны будут говорить, что приезжали в московские города для торговли литовские купцы, дорогобужане, посадские люди три человека, и их схватили, отослали в Казань, пытали, в тюрьме держали долго, потом именье у них отняли и выбили за рубеж, – то отвечать: „Пойманы эти купцы в Казанском уезде на реке Волге с заповедным товаром, табаком, везли они табаку в понизовые города пудов с 15, сперва ехали из Дорогобужа мимо Вязьмы воровством, тайно, и Москву объезжали, пронимаясь в Оку-реку, а из Оки в Волгу, и ехали проселочными дорогами, сказывались торговыми людьми, москвичами, крестьянами князя Черкасского и других бояр, табак в селах и деревнях всяким людям продавали, и за то довелись они смертной казни; но государь для короля их пожаловал, казнить не велел, велел учинить наказанье небольшое и отпустить в Дорогобуж, а именья у них никакого не брали. После того приезжали в Нижегородский уезд и на Балахну тайно же шесть человек поляков, привезли с собою шесть возов табаку и продавали, а с остальным табаком пойманы, табаку у них взято пудов с 6, а сами высланы в Москву, но на дороге они убили до смерти троих провожатых и пропали без вести“. О черкасах велено сказать прежнее, что в мирном договоре не условлено перебежчиков выдавать; черкасы в царского величества стороне побыли немногое время, много бед наделали и опять в королевскую сторону отошли.