Между тем наступили холода; Владислав снял стан и двинулся из Тушина по Переяславской дороге, вследствие чего съезд уполномоченных 27 октября был уже не на Пресне, а за Сретенскими воротами по Троицкой дороге, и так как здесь не последовало соглашения, то съезды должны были прекратиться, ибо литовские послы не могли оставаться под Москвою по удалении королевича. В таких обстоятельствах князь Новодворский с товарищами отправил от себя послов в Москву – Христофора Сапегу, Карсиньского и Гридича, которые и заключили здесь предварительный договор с условием, чтоб окончательно утвердить его на съезде с великими послами.
Русские согласились уступить Смоленск, Белую, Дорогобуж, Рославль, Городище Монастыревское (Муромск), Чернигов, Стародуб, Попову Гору, Новгород Северский, Почеп, Трубчевск, Серпейск, Невль, Себеж, Красный да волость Велижскую с тем, что к той волости исстари потянуло. По польским известиям, в это время в Москве происходили сильные волнения между чернью; по известию нашего летописца, козаки, не хотя долее сидеть в Москве и не терпя быть без воровства, взбунтовались ночью в числе 3000, проломали острог за Яузой и побежали; царь послал за ними князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Данилу Ивановича Мезецкого уговаривать их возвратиться; князья успели их воротить; но козаки остановились у острога и никак не хотели входить в город, боясь наказания. Тогда царь послал других бояр уговорить их, и козаки вошли в город. 19 ноября Шереметев и Мезецкий получили наказ: ехать на съезд к бискупу каменецкому с товарищами и закрепить перемирные договорные записи, боярину Федору Ивановичу ехать в Троицкий монастырь и оттуда обослаться с комиссарами и съездное место приговорить. На съезде требовать, чтоб поляки отдали боярина князя Ивана Ивановича Шуйского да князя Юрия Никитича Трубецкого с женою и детьми, если они сами захотят, и всех московских людей, которые теперь при королевиче, а которые в Литве и захотят ехать в Московское государство, то отпустить. Если будет можно, то Шереметеву сослаться с князем Шуйским и другими и спросить, надобно ли о них говорить по договорным записям, если они будут государеву жалованью рады и захотят, чтоб послы о них говорили, то говорить: а если русские люди прикажут, чтоб об них не говорить, то и не говорить.
Королевич, отступя от Москвы, пошел к Троицкому монастырю, но на требования сдачи архимандрит и келарь с братиею велели бить из наряда по польским войскам. Королевич отступил и стал за 12 верст от монастыря в селе Рогачеве. Гетман Сагайдачный прямо от Москвы отправился под Калугу и на дороге взял острог в Серпухове, но крепости взять не мог. В Калуге точно так же он успел выжечь острог, но в крепости от него отсиделись. Королевич распустил своих людей в галицкие, костромские, ярославские, пошехонские и белозерские места, но в Белозерском уезде поляки были настигнуты воеводою князем Григорием Тюфякиным и побиты. Между тем уполномоченные – Новодворский, Лев Сапега и Гонсевский занимали Сватково, в 10 верстах от Троицкого монастыря. Приехавши в монастырь, Шереметев послал в Сватково Солового-Протасьева спросить уполномоченных литовских о здоровье и пригласить на съезд; Сапега и Гонсевский отвечали Протасьеву с сердцем, что посланников их, Христофора Сапегу с товарищами, великие послы в Москве задержали долго и вымогли на них неволею, что искони вечный лучший северский город Брянск оставили в своей стороне к Московскому государству и написали в своем перемирном образцовом списке за Брянск Попову Гору, а они такого города, Поповой Горы, не знают и не слыхивали; также у Велижской волости рубежей не описали. Протасьев отвечал, что за Брянск уступлено три города: Серпейск, псковский пригород Красный да в Северской стране город Попова Гора, да еще Велижская волость. Лев Сапега сказал на это: «С вами нам теперь об этом говорить нечего, станем говорить с вашими великими послами, как будем на съезде». Протасьев отвечал: «Только вам, великим послам, то конченное дело начинать теперь сызнова, то царского величества великие послы, сверх того договора, о чем с вашими посланниками договорились и уложили, ни о чем с вами говорить не станут». Гонсевский продолжал с сердцем: «Я сам в Пскове бывал и псковские пригороды все знаю, в Красном не только что города, давно и закладни никакой нет, все пусто». Потом литовские послы начали говорить, чтоб на другой день с обеих сторон съехаться дворянам и разыскать съезжего места да чтоб людей было при съезде по 100 человек конных да 50 пеших с каждой стороны. Лев Сапега прибавил: «Как вы приедете к вашим великим послам, то поговорите о нас, чтоб они нам прислали рыбки». Протасьев отвечал: «К великим послам рыбы никакой из городов за вашими литовскими людьми к Москве не прихаживало ниоткуда».