Дворяне приискали съездное место в Троицкой деревне Деулине по Углицкой дороге, от Троицы в трех верстах, от Сваткова в пяти, и 23 ноября был первый съезд. Литовские послы начали говорить, что московские послы вымогли силою у их посланников Брянск: «Вы в записи своей написали, что мы вам говорили о королевиче, и вы то дело ставите минувшим: так вам бы этого дела минувшим не называть, то дело божие; прошлую пятницу видели вы на утренней заре звезду с лучом, стояла она над вашим Московским государством, и вы по той звезде увидите, что над вами сделается за такие неправды». Московские послы отвечали: «Знаменье небесное бывает всякими различными образами, и о том рассуждать никому непригоже; бог не дал знать, которому государству что от того будет. Мы думаем, что это знамение совершится над вашим государством; небесное знамение – тварь божия, ему, творцу, и работает, а рассуждать про то никому не надобно. А если вы посланников своих договор станете переговаривать, то вперед чему же верить?» Литовские послы стали говорить с сердцем, а поощрял их на всякое зло Александр Гонсевский. «Вы на наших посланниках вымогли многие статьи не против нашей образцовой записи!» – кричали поляки. Московские послы отвечали: «Если уже ваша посольская верющая грамота, что дали вы вашим посланникам, не пряма стала, то вперед чему верить? А нам тех обеих записей переменить отнюдь нельзя, сверх договора и сверх совета братьев наших, великого государя бояр и всех его думных людей и всего великого Российского государства». Гонсевский стал говорить: «Какое ваше сходительство к доброму делу? Многие бельские волости оттягиваете ко Ржеву, а велижские многие волости написаны к Торопцу, и за бельские волости да за велижский рубеж еще крови много литься. А теперь вы приехали к нам с указом и велите делать по-своему, так же как и посланникам нашим; не дай бог литовским послам и посланникам у вас в Москве никогда бывать, хорошо с вами съезжаться на поле, тут вы нам не указываете, потому что у нас с вами все ровное, а в Москве литовским послам переговоры вести – несчастье: все вымогаете силою; я был у вас в Москве при царе Василии и едва с головою выехал, а многие статьи через мою волю государь ваш на мне силою вымог, чего было мне делать нельзя. Прежде того царь Борис на канцлере Льве Ивановиче перемирье на 20 лет вымог силою, а вы теперь на посланниках наших вымогли силою то, чего было им делать не наказано, мы бы с вами на столько лет перемирья не сделали». Московские послы отвечали, что в Москве всем послам честь оказывают, никогда ни у каких послов силою ничего не вытягивали: «Вы это говорите, покрывая свои неправды, потому что никогда по договору перемирных дел не сдерживаете и крестное целованье нарушаете». Лев Сапега сказал на это: «Птичку хотя в золотую клетку посади да маком и сахаром ее корми, а воли и свету видеть не давай, то ей все ни во что: так и человек, будучи в неволе, что и не годится, делает. Я к вашему царю Борису приходил от короля в послах и был у него задержан долгое время, бояре ваши вымогали на мне перемирные большие лета силою, а вы нас теперь приехали обманывать, но мы еще на своей воле, а не в вашем задержаньи». И говорил много сердитых, непристойных речей. Тогда московские послы, видя, что литовские послы сердиты, и бояся от них разрыва, взяли у них тетрадь с их записью, чтоб сравнить с своею, и нашли во многих статьях многие прибавочные слова, например: прибавлено в королевском титуле название черниговский; к статье: отпустить смоленского архиепископа Сергия – прибавлено: если захочет; в записи у московских посланников было сказано о государе: «Которого у себя теперь (русские) великим государем московским имеют», а в польской тетради оказалось: «Которого у себя теперь государем московским именуют». Последнюю перемену, впрочем, литовские послы обещали выпустить, и на том разъехались.