Только Филипп знает, что Лилит незаконнорожденная, он был тогда уже взрослым, и я от наследника ничего не скрывал.
— Почему вы не расскажите все самой Лилитане?
— Зачем? Она и без того болезненно переносит сиротство. Я хотел бы попросить и вас без нужды не рассказывать ей. Лилит излишне ранима. Никогда не знаешь, чему она рассмеется, а из-за чего расплачется. Еще чего доброго начнет искать свою настоящую мать. С нее станется.
— Никого я искать не буду, — пробурчала я себе под нос. — Я была ей не нужна, так зачем она мне. В глаза бесстыжие посмотреть? Чего я там не видела.
— Лилит, милая, — протянул руку асур.
Я шарахнулась в сторону.
— Ни надо. Справлюсь.
Вздохнув, я взяла себя в руки и достала травяной сбор — один успокоительный, другой с сон-травой. Надо же отдыхать. А поистерю я как-нибудь потом и там, где сухо, тепло и нет проблем.
Темное небо, разорванное тысячью крылатых теней. Красный дождь. Вкус крови на губах. Смерть повсюду. Жесткая, беспощадная битва. Они убивают друг друга, еще не понимая главного.
Что я здесь делаю — мое время уже давно прошло, моя воля выполнена, проклятие снято, а крылатой деве уже давно пора исчезнуть. Что я здесь делаю, ответьте?
Я хочу уйти… и я хочу остаться…
Вкус крови на губах… уже не моих.
Я словно вынырнула из своего сна, как рыбка — раскрывая рот и рассматривая мир испуганными осоловевшими от страха глазами. Горло сжимали спазмы рыдания, щеки мокрые от слез. А кошмар все вертелся за гранью сознания.
— Лилит, родная, очнись же. Это был сон, просто сон. Приди в себя, прошу.
Окончательно проснувшись, я увидела перепуганного Данте, прижимающего мое дрожащее тело к своей груди. Уткнувшись носом в его мокрую от моих слез рубашку, я прошептала:
— Все в порядке. Я просто слишком давно не видела кошмаров, отвыкла.
— Девочка моя, что ты говоришь, как можно привыкнуть к кошмарам?
— Просто. Когда не знаешь что лучше — всю ночь лежать с открытыми глазами или просыпаться от кошмаров, а третьего не дано, и к такому привыкаешь. — В его руках я пригрелась и вырываться из их защиты не имела никакого желания. Вместо этого поглубже зарылась лицом в складки льняной рубашки. От него пахло осенью и ветром. А лица ласково касалась длинная косичка. — Данте, мне страшно.
— Не бойся, девочка. Пока я с тобой, тебя никто не обидит. Никто.
Я улыбнулась.
— Почему ты все еще зовешь меня девочкой? Мне уже давно не восемнадцать.
— Ну, так и я на месте не стоял, — усмехнулся асур, осторожно касаясь моей головы. — Я еще слишком хорошо помню тебя неуравновешенной взбалмошной восемнадцатилетней девчонкой, больше похожей на подростка.