Точно в подтверждение его мысли Оля продолжила:
— Как будто покидали в ящики, чего ни попадя, для отвода глаз. Не иначе, думали, мы диковиннее «лампочки Ильича» ничего не видели.
— Ну тебя, — улыбнулся Беседин. — Нашла с чем шутить. «Лампочка Ильича» — это, это… — запнулся он на секунду, ища определение и борясь с непреодолимым желанием перекреститься.
Короткого определения никак не получалось, всё тянуло на целую речь, «прерывающуюся овациями».
— Давай, грузись, и ушиваемся отсюда, — слегка раздражаясь и отводя глаза, буркнул Фёдор Фёдорович. — Неровён час, налетят твои электрики. Точно вкрутят нам ту лампочку Ильича прямо в ж-ж… живее давай! — спохватился командир, едва не прихлопнув рот ладошкой.
«Куды там, неугасимая лампада, — хохотнула Оля, когда командир валко, но как-то уж слишком проворно ретировался. Но хохотнула всё ж про себя. — Подумаешь, чудо какое — “Лампочка Ильича”. К нам в деревню электричество ещё при царе провели. Так что теперь, на “лампочку Саныча” молиться?»
Мысль о том, что «пора бы уже и честь знать», разделил и комиссар Руденко.
— Отож бо, — подтвердил он, перехватив командира на полпути к комендатуре. — Бо німці можуть з’явитися, та й карателів, я так думаю, ми більш по лісу розлякали, аніж перебили. Десь поруч вони, у будь яку мить можуть…[61]
— А отчего ж я, по-твоему, село жечь не стал? — фыркнул Беседин. — Только потому, что «не наши методы»? Да не смотри ты так, — перехватил он озабоченный взгляд комиссара в сторону комендатуры. — Не стал бы я села жечь. И впрямь не наши методы.
— Та до біса ті методи! — неожиданно перебил его, морщась как от кислятины, Тарас Иванович. — Я ось що подумав, Хведоровичу: треба татар-поліцаїв відпустити…
— На каких это радостях? — удивился Беседин.
— На политических… — рассеянно отозвался комиссар, думая о чём-то своём.
— Каких таких политических! — возмутился Фёдор Фёдорович. — Забыл, как они тут «особое доверие Гитлера-эфенди» зарабатывали?
— Ось саме тому й треба, — подхватил командира под локоть Руденко. — Щоб цю їх «особливу довіру» й підірвати. Приїде той дохтур Курт, що він побачить: усі німці побиті, а карателі — живі та цілісінькі! Га? Пытаннячко?[62]
— Пытаннячко, — почесав в загривке, согласился Беседин и, решительно поправив папаху на место, погрозил пальцем комиссару: — Ох, и коросты ж вы, политические.
— Вважай, що я недочув, — фыркнул Тарас Иванович в ответ.
— Пашка! — кликнул командир вездесущего своего ординарца. — Пашка! А ну, бегом к Сабаеву! Скажи, командир-ага всех милует на все четыре стороны, но ещё раз поймаем — кирдык! Стой! — тормознул он рванувшего было пацанёнка. Тот споткнулся. — Всех милую, кроме тех, русских, здорового и сутулого такого, — уточнил Беседин, — …что в шпионы к Абверу подрядились. Тех — в расход и сейчас же.