— Я потом, надо раны осмотреть. Воды не найдется? — она взглянула на венгра. — Руки помыть.
Тот кивнул. Вышел в сени, принес кувшин с водой, таз и полотенце, полил на руки. Потом вместе с Натальей склонился к раненым.
— На Первой мировой был, — сказал сдержанно. — Солдатом императора. Знаю кое-что. Помогу.
Подняв голову, что-то приказал старухе. Она юркнула в чулан. Через несколько минут вышла, неся чистые тряпки и бочонок с каким-то отваром.
— Раны промыть, — объяснил хозяин. — Настой можжевельника. Очень помогает.
— Наташка, добей меня, добей, — едва она подошла к Раисе, та схватила ее за руку. — Не могу больше мучиться. Все горит внутри. Все равно помру.
— Погоди, Раиса, не горячись.
Вместе с Золтаном они с трудом оторвали присохшие бинты, на них застыл выделившийся из раны желтоватый гной. Венгр щелкнул языком.
— Плохо, плохо. Не выживет.
— Да уж, хуже некуда, — Наталья вздохнула.
— Добей, Наташка, добей, — умоляла Раиса, заливаясь слезами. — Боже, какая боль!
Пока Золтан промывал рану и забинтовывал, Наталья прижала голову санинструкторши к груди, гладила ее по волосам.
— Тихо, тихо, все будет хорошо, — приговаривала она.
Ее взгляд снова упал на портреты императора и императрицы на стене. На их фоне Прохорова за обе щеки уминала картошку с хлебом. «А как она, императрица Зизи, похожа на мать Штефана, — вдруг мелькнула мысль. — На фрау Ким». Ей вспомнилась их встреча под Кенигсбергом. Женщина в эсэсовском мундире, с такими же длинными темными волосами, собранными копной на затылке, ее зеленоватые глаза смотрят с сочувствием, тревогой, участием. «Если ты попадешь в плен, — она вспомнила, как она говорила ей при расставании, — назови мое имя, попроси, чтобы нам устроили встречу. Меня знают, я обязательно приеду к тебе. Я тебе помогу».
Нет, о плене не могло быть и речи. Во всяком случае, в сложившихся обстоятельствах. Будь она одна, она, может быть, и пошла бы в Дунапентеле и сдалась. Хотя неизвестно, захочет ли командир части, которая стоит там, связываться с тем, чтобы сообщать о ней в Берлин, в клинику Шарите. Скорей всего, убьют на месте, как советского офицера, и дело с концом. А может, и нет, на кого нарвешься. Про себя в глубине души Наталья давно уже размышляла об этом. Во всяком случае, такие мысли стали все чаще приходить ей в голову после встречи с фрау Ким.
Сдаться в плен, остаться где-нибудь в Европе, не возвращаться домой. За что здесь воевать? Немца из страны выбросили, теперь за мировую революцию? Это уж без нее, увольте. Родина, Россия, за которую проливали кровь отцы и деды, это одно, а вот всякие Венгрии, Болгарии — для чего их освобождать и от кого? От них самих, чтобы они больше не жили, как привыкли, а жили так, как товарищу Сталину хочется? Своего будущего в родной стране она не видела.