– Я знаю, что сильно похудела, но сложно наполнять свою тарелку, когда люди вокруг тебя голодают, – ответила она, разломив ломоть свежеиспеченного хлеба.
– Так вот к чему это все, эта жизненная перемена… Чувство вины? – спросил Кэл, прищурив глаза стального оттенка.
– Когда я была замужем за Ником, мне казалось, что у меня было все… – Мэган пожала плечами, отпив вина. – Когда этому пришел конец, мне стало дурно оттого, что мой образ жизни в прямом смысле слова лишал последнего куска хлеба нуждающихся. Так что да, это можно назвать чувством вины. Хотя какая разница? Это не важно. Я не жалею о своем выборе.
– Но почему ты решила исчезнуть, так никому ничего не сказав? – поинтересовался он, пытаясь сдержать бурю просыпающейся злости.
– Если бы я осталась, то до сих пор бы разгребала последствия того, что натворил Ник. – Мэган посмотрела ему прямо в глаза.
– Да, мне пришлось разгребать все в одиночку.
– От меня было бы мало толку. Дом оказался заложен, о чем я и не подозревала, пока мне не позвонили из банка. Я отдала его за долги. Машины были записаны на имя Ника. Я предполагаю, что они перешли во владение твоей компании вместе с мебелью и произведениями искусства. Всю свою одежду я отдала на благотворительность в церковь. Оставались только драгоценные украшения, которые я отнесла в ломбард, чтобы получить деньги для поездок сюда. Я знала, что меня можно легко выследить, если я воспользуюсь кредитными карточками.
– Ты думала, что я стану тебя выслеживать?
– Да. Но не только ты. Репортеры, как и полиция, не давали мне проходу. Поэтому легче было исчезнуть.
– Если бы ты осталась, все было бы намного проще для нас двоих, Мэган.
– Вряд ли. Я знала, что вопросы от полиции и прессы не прекратятся. Но я не знала на них ответов. Было проще испариться. Я надеялась, что ты подумаешь, будто я умерла. Отчасти так оно и есть.
Когда принесли их заказ, по настойчивому и длительному взгляду Кэла Мэган поняла, что он словно приказывал ей съесть все, что было в тарелке. Она принялась за ужин. При этом она была похожа на мышку, поедающую сыр из мышеловки, которая вот-вот сработает.
За два года Кэл немного постарел. Под его глубоко посаженными глазами были тени, а в русых волосах мелькала седина. Предательство и самоубийство Ника отложили на него, как и на нее, свой отпечаток.
– Слушай, когда ты впервые стала участником волонтерской программы и поехала в Зимбабве, ее руководитель знал, кто ты? – спросил Кэл.
– Нет. Он из Африки, а в паспорте у меня все еще значилась девичья фамилия. Я просто пришла туда и предложила свою помощь в качестве медсестры в клинике для лечения больных ВИЧ.