– А как же ты? – прошептала она, когда язык наконец стал ей повиноваться, правда, в данный момент оказался таким неповоротливым, что едва ли она могла пользоваться им по обычному назначению.
– Я выживу, – пробормотал он таким тоном, словно сам не знал, к чему это говорит.
Персефона поцеловала его греховно умелые губы, тем самым показывая: даже если он сейчас не в ладу со словами, то ему нет равных в умении доставить ей несравненное удовольствие, о каком она до сего вечера даже и не мечтала. Она обнимала его так крепко, словно откуда-то мог вынырнуть враг и вырвать ее из объятий. Персефону все еще сотрясала сладкая дрожь, в голове отрывисто мелькала мысль: какой бы невероятно переполненной чувствами она стала, если бы граф Калверкоум любил ее тело со всей мужской силой и властью.
Казалось, удовольствие переполнило ее до краев, подняло на волне и выбросило куда-то на дальний берег. Персефона подумала: у нее может не найтись сил оттуда вернуться. И мысль, что Алекс благородно сдерживался, так и не взяв ее девственность, представилась почти непереносимой. Она повозилась в его руках и вопросительно посмотрела в синие, затуманенные страстью глаза. Какая-то часть ее души все еще поражалась их маленькому, уединенному миру в мягком свете свечи. Лежать пресыщенной и обессилевшей в объятиях Алекса Фортина казалось таким правильным! А ведь она пришла сюда этой ночью, даже не представляя, что хочет от него именно этого – и не только.
– Разве это не причиняет боль? – слегка придушенно спросила она с наивными нотками девственницы в своем голосе. От этих ноток она сама пришла в небольшой шок: оказывается, не так мудра и искушенна, каковой до сего вечера себя считала.
– Недостаточно, чтобы убить меня, богиня, – ответил он и криво усмехнулся.
Персефона подумала, что может смотреть на это завораживающее зрелище хоть каждую ночь напролет. Всю оставшуюся жизнь.
– Но почему ты не сделал этого? – наконец рискнула она озвучить невысказанное между ними. И едва это произнесла, как почувствовала режущее вторжение реального мира.
– Потому что ты – это ты, – строго ответил он и, должно быть, почувствовал, как она вздрогнула.
Не глядя на нее, он слегка отстранился и выпрямился. Юбки с шелестом заняли свое прежнее положение, и он натянул наверх лиф, стараясь скрыть от своего взгляда хотя бы чувствительные соски. Он прижимал ее к себе, пока она спешно превращалась в мисс Персефону Сиборн и, чуть отстранившись, вставала на ноги. Он придерживал ее за талию, пока не убедился, что она прочно стоит на ногах, и пресекал все ее попытки вернуться к привычной отчужденности.