И едва успел Бугрин проскочить в долину картофельных посадок и выехать в сосновый бор, что тянется от Одера к окружной берлинской автостраде, как слева застрочили пулеметы.
— Жми на всю! — крикнул он шоферу, пригнувшись.
Благо, в бору еще не рассеялся туман, и фольксштурмовцы плохо владели пулеметами. Им удалось повредить только один скат и радиатор вездехода.
— У них еще сохранилась собачья повадка — кусать убегающих. Жаль, что со мной не было хотя бы взвода автоматчиков, — сказал Бугрин, прийдя на командный пункт действующего на главном направлении корпуса.
5
В полдень, переговариваясь по радио и телефону с командирами частей, ведущих бои на всех участках наступления армии, Бугрин уже спокойно мог давать советы, как и что надо предпринимать, чтобы преодолеть последние перед Берлином рубежи обороны противника. Как бы между делом он сообщил:
— Я вижу Берлин.
Да, ровно в пятнадцать часов четвертого дня наступления Бугрин перенес свой наблюдательный пункт за окружную берлинскую автостраду, и перед ним открылась широкая низина, заполненная густой черной массой дыма, копоти и пыли. Словно хмурые осенние тучи осели в этой долине и, не подчиняясь весеннему солнцу, не ушли отсюда и в полдень. Лишь кое-где на восточных окраинах виднелись белые, подрумяненные с краев пятна. Нет, это не цветущие сады и парки, это свежие очаги пожарищ: фашисты, оставляя юго-восточные окраины города, взрывали военные склады, казармы, мосты и целые кварталы жилых домов.
Гитлеровские генералы, видно, почувствовали, что не спасет их оборона без флангов, и дали приказ разрушить все, что может оказаться под контролем советских войск. Конечно, они знают, что Красная Армия пришла сюда не для того, чтобы разрушать. Но им не жалко народного добра, не жалко Берлина с его памятниками и архитектурными ансамблями. Они сокрушают все, чтоб сказать: вот, смотрите, какие развалины оставили восточные варвары в центре Европы, в столице Германского государства!.. На что другое способны гитлеровские генералы, кроме злобных деяний, если самая совершенная оборона дала трещину. Они безрассудно бросают в бой тысячи и тысячи своих солдат, под страхом смерти заставляют их верить в Гитлера. А военная машина делает уже последние свои обороты — по инерции. Инерция — страшная сила.
Бугрину было известно: везде, на всех участках обороны Берлина — на востоке и севере, на юге и западе, — идут кровопролитные для немецкого народа схватки. Гремит стобалльный ураган сражения.
Что и говорить, оборона Берлина прочна, но и она дала трещину. Эти трещины расклиниваются, и в них устремляются советские батальоны, полки, дивизии…