— Редко сейчас называют Еленами, — заметила одна из ответственных девушек.
— На святую Елену родилась, вот и выбрали, — улыбнулась мамаша, приоткрывая смуглое личико девочки с пористым носиком.
— А кто отец?
— Газосварщик в МТС.
Я невольно улыбнулся. Святая Елена и сестра милосердия как-то еще вязались, а вот газовая сварка явно портила весь ансамбль.
Мне давно уже мозолил глаза большой стандартный плакат с жирной надписью: «Изучайте и охраняйте исторические памятники!» Под верхним обрезом плаката от руки было написано чернильным карандашом: «Граждане села Клязьминский городок, бывшего удельного города Стародуба! Вы живете в историческом месте!»
— А какие у вас исторические памятники? — поинтересовался я, когда мамаша ушла.
— Какие? — равнодушно переспросила ответственная девушка. — Церковь… Бугры да ямы.
— Как же называется эта церковь?
— Не знаем.
— Ну, а охраняете вы ее?
— Как же! Сторожа охраняют. Там пекарня, склады.
Таков был дан мне урок краеведения в Клязьминском городке.
Девушки, ходившие к Клязьме на ключ за водой, озорно сверкнули на меня из-под платков бедовыми глазами, и одна из них сказала:
— С полными ведрами вас встречаем. К счастью.
И это было действительно счастьем, когда за меловыми обрывами глазу открылось все сразу — и подсиненная ветром Клязьма с серебристыми чайками над ней, и кипень дубовых рощ, и груды золотистых облаков, и глубокое, словно пьющее глаза твои, небо.
Когда у изгиба реки я подошел к лесу, невидимая в чаще птичка сказала мне: «Добро пожаловать».
Я усмехнулся этой совсем детской догадке и остановился послушать: если пискнет еще раз — значит, пищит просто так, по птичьей надобности, а промолчит — значит, на самом деле, приветствовала меня. Она промолчала, и я, осчастливленный еще больше, зашагал вперед. Дорога вела дубовым лесом, где еще сохранились крупные ландыши. Здесь стояла парная духота, вились тучи комаров, и хотелось поскорей выбраться к речному простору, чтобы опять с головы до ног окатил свежий ветер. Наконец он мягко пахнул в лицо.
У прорвы, как называлось это место Клязьмы с отходящей от нее заросшей старицей, сидели на берегу неводники. Когда я подошел к ним, они не спеша докуривали, собираясь дать новую тоню. Оглядели меня, похватывая дымок из коротеньких цигарок, и один спросил:
— А ты, случаем, не Никитин?
Я почувствовал, что улыбаюсь смущенно и самодовольно: вот ведь узнали меня читатели, эти заросшие недельной щетиной, пропахшие тиной и чешуей рыбаки!
— Точно, он, — признался я.
— Похож, — сказал рыбак.
И другой сказал:
— Похож.