За окном продолжал моросить дождь.
Аввакум распахнул обе створки, накинул на плечи плащ, сошел вниз и остановился в сенях. Он кашлянул.
Через секунду дверь отворилась и в освещенном проеме появилась Балабаница.
— Чего же это ты стоишь в сенях? — удивленно спросила она Заходи, погреешься, смотри, какой я огонь развела!
Пламя очага за ее спиной то вспыхивало, то словно замирало. Аппетитно запахло печеным картофелем.
— Спасибо, — сказал Аввакум. Он вдруг почувствовал голод и сглотнул слюну. — Я настроился уходить. А то бы с удовольствием зашел к вам погреться.
Балабаница продолжала стоять на пороге.
— Подожди немного, пока перестанет дождь, — сказала она.
— Впрочем, верно, — усмехнулся Аввакум. — Почему бы мне не переждать? Дождь скоро прекратится.
Он сел у очага и с наслаждением протянул к огню руки. Затем достал трубочку и, набив ее табаком, закурил.
Пока Балабаница сновала по комнате, готовя ужин, Аввакум по привычке осматривал домашнюю утварь, непрестанно вслушиваясь в мягкое шлепанье босых ног хозяйки.
Комната была просторная, вдоль стен тянулись полки, у входа на железных крючьях висели два медных котла. В левом углу темнела открытая дверь — там, вероятно, была спальня. Он вспомнил, что окно ее выходит туда, где в глубине сада видны заброшенные хозяйственные постройки.
— Послушай, Балабаница, а тебе не холодно босиком? — спросил Аввакум.
Она на мгновение приостановилась. Казалось, эти слова ее очень удивили.
— Мне, холодно? -она посмотрела на свои ноги, неизвестно зачем приподняла юбку и весело засмеялась. — С какой стати мне будет холодно! Придумал тоже! Я привыкла, — и, опустив юбку, кивнула головой в сторону, где стоял накрытый стол. — Ну, давай будем ужинать, а то остынет. Угощать, правда, мне тебя нечем — одна ведь я одинешенька.
Чтобы не обидеть вдову, Аввакум сразу же подсел к столу. Перед ним стояла глубокая тарелка с печеным картофелем, брынза, яичница на сковороде и большая миска простокваши. Посередине горкой лежали ломти хлеба.
— Как говорится, одной головке и обед варить неловко, — вздыхала Балабаница, энергично уничтожая яичницу. — Пока бедняга Методий был здесь, он часто составлял мне компанию, не брезговал, сам он тоже бобылем жил. Бывало, и баницу испеку, и то, и другое сготовлю, а как его взяли — все ни к чему. Ем всухомятку, куски в горле застревают.
Аввакум, правда, не заметил, чтобы у нее куски застревали в горле, она ела с завидным аппетитом, и лицо ее выглядело очень свежим.
— Скажи, Балабаница, — спросил Аввакум, — к Методик» часто захаживали гости? Когда я был холостяком, ко мне по десятку вваливались каждый вечер.