Мартен ни с кем не разговаривал. Он замер неподвижно, словно врос в палубу, с окаменевшим лицом и нахмуренными бровями, прислушиваясь к стуку топоров, которыми забивали клинья, брусья и пластыри на днище корабля, и внутренне сражаясь с гневом и унижением.
Он не переносил неудач. Казалось, злая и коварная судьба дала ему пощечину, и он теперь терзался собственным бессилием. Единственным и весьма слабым утешением могло быть то, что "Зефир", несмотря на полученные повреждения, пока что уходил от погони испанского фрегата, который уже два часа отчаянно его преследовал, отставая однако все больше.
Конечно, это было слабое утешение, раз приходилось возвращаться в Ла-Рошель побежденным, с пустыми руками, потеряв надежного союзника и товарища, каким оказался Гаспар Лику...
Мартен решил зайти вначале в Аркахон, чтобы там исправить повреждения. Полагал, что сумеет намного опередить Золотой флот и даже если его стоянка в Аркахоне займет три или четыре дня, успеет прибыть в Ла-Рошель прежде, чем туда дойдет известие о происшествии у Санта Марии.
Он и не сомневался, что испанцы поднимут крик по поводу нарушения только что заключенного мира, но не слишком из-за этого беспокоился. Во-первых, как "Ля Бель", так и "Зефир" плыли не под флагами Бурбонов, а под корсарскими знаменами, какие в то время использовались в Карибском море и Мексиканском заливе, и притом были обстреляны с испанских кораблей, прежде чем сами открыли огонь. Так что можно было придерживаться версии о самообороне. А при отсутствии сторонних свидетелей этого факта весь экипаж с чистой совестью может поклясться, что так все и было.
Если бы даже этим показаниям не поверили (а могло случиться и так, ввиду ничем не объяснимого присутствия корсаров в районе Азоров) то все равно никто во Франции не будет слишком сурово судить виновников пожара на каравелле, которая наверняка уцелела и не была разграблена.
И кого же должна была постигнуть кара? Яна де Мартена, человека, который "спас честь Франции" в битве при Олерон? Того самого Яна Мартена, которого король Генрих Добрый обнимал и целовал как друга? Нет, не стоило забивать себе голову такими глупостями.
Но оставалась другая проблема, стократ более важная. Та, между прочим, из-за которой Мартен связался со всей затеей; та, которая не оправдала его надежд.
Он не добыл ничего - и сам понес серьезные потери. И теперь так или иначе вынужден был возвращаться в Гданьск, если не хотел стать попросту пиратом.
Правда, Англия была по-прежнему в состоянии войны с Испанией, но он уже не мог рассчитывать на корсарский патент и покровительство Елизаветы. Не мог и записаться на службу Нидерландам, причем по двум причинам: останься он в европейских водах, не получил бы ни быстрых, ни больших трофеев и призов; а соберись отправиться в дальние воды, в Восточные Индии и к Островам Пряностей, под командой адмиралов Хаутмана или Уорвика, столкнулся бы с решительным отпором Марии. Ян знал, что преодолеть его не сможет.