Никогда еще в моей жизни ни один человек не завладевал так всем моим существом. Переворот во мне произошел неожиданно, словно любовь освободила что-то, ранее дремавшее в моей душе. Это не имело ничего общего с переживаниями Ханта в ту ночь, когда Мона ушла от него с Шериффом, а мы с Одри впервые встретились. И в то же время стремление понять Одри, которое не давало мне покоя, заставило меня подойти с новой меркой и к другим людям; тогда я еще не отдавал себе в этом отчета, но, когда в мою жизнь вошла другая жизнь, я невольно соприкоснулся с жизнью многих других людей.
Постепенно я узнавал прошлое Одри. В нашей близости было не только счастье, но и боль. До меня у нее был любовник. Она не была особенно увлечена им. Это случилось года два назад, но я слишком живо представлял себе любопытство и легкомыслие, толкнувшие ее в объятия мужчины. Я немного знал этого человека. Это был один из тех чудаков и неудачников, которые годами сидят в лондонских колледжах, у них всегда очень мало денег, и они всегда очень серьезно относятся к деятельности профсоюзов. Рассерженный признанием Одри, я сказал:
— Бесполезная личность.
Одри улыбнулась.
— Не надо ревновать, — сказала она. — Это к лучшему, что так случилось. Иначе нам с тобой не было бы так хорошо — если бы ни один из нас ничего не знал.
Я был задет и немного шокирован: она всегда посмеивалась над моей скованностью и над остатками моей юношеской гордости.
— Кому это нужно? — говорила она.
Мне оставалось только сконфуженно смеяться и пытаться заглянуть в ее прошлое, чтобы понять, откуда в ней эта трезвость.
6
До конца лета мы почти каждый день проводили вместе. У меня не было ни денег, ни времени, чтобы устраивать себе длительные каникулы, и хотя мы умудрялись иногда проводить воскресенья на берегу моря, но, как правило, уикенды, начиная с июля и до начала занятий в октябре, мы проводили в Лондоне. Семья Одри жила совсем неподалеку, в Сюррее, и ей приходилось выдумывать всевозможные предлоги, чтобы остаться в колледже, Наверно, ей было очень скучно в те часы, когда я работал, но ей нравилось жертвовать собой.
— Я не поручилась бы, что ты прервешь работу ради меня, — говорила она. — И я никогда не простила бы себе, если бы ты это сделал, — она улыбалась. — И что гораздо важнее, ты бы мне никогда не простил.
Все эти месяцы я работал очень напряженно и продуктивно. Я отдавал работе не так много часов, как раньше, потому что теперь я каждый вечер проводил с Одри, но в лаборатории я с головой уходил в работу. Часто после чая я торопился домой; иногда недодуманная мысль продолжала волновать меня, и, когда я был с Одри, и случалось, ускользала от меня прежде, чем я мог остаться один и основательно продумать ее, но в целом я никогда еще не работал столь интенсивно и с таким подъемом. Моя новая тема увлекла меня несравнимо больше, чем прежняя, она была оригинальна, я шел на риск, и этот риск был оправдан. До середины августа я слабо представлял себе структуру органической группы, я только смутно мог предсказать рождение новой области в кристаллохимии органических соединений.