Мы мчались по прямой дороге, окаймленной двумя рядами высоких деревьев.
— Я думаю, что ты прав, — сказала она, — грусть оттеняет все хорошее, и оно кажется еще лучше, она придает особый аромат всему, что мы делаем и над чем смеемся. — Она улыбнулась. — И я принимаю грусть, если она должна быть, — ради того, чтобы сейчас быть здесь.
Далеко впереди показались слабые прыгающие огоньки велосипеда. В одно мгновение мы обогнали его. Была уже темная ночь.
— Мне хотелось бы везти тебя далеко-далеко. Через всю Европу, — сказала Одри, на мгновение оторвав взгляд от дороги. — Вслед за солнцем.
— Скоро мы сможем это сделать. — Мне было неприятно сознавать, что я так беден. Я должен был бы иметь возможность предоставить ей все, что ей хочется, думал я.
Она поняла мое настроение.
— О, я знаю, что это не для нас. Да это и не нужно. Твое время слишком драгоценно, мой дорогой. А сегодняшняя ночь наша…
Я прервал ее:
— Я благодарен за каждую ее минуту.
— Сегодняшняя ночь наша, — смеялась Одри, — и мы немало удивим Шериффа и сыграем с ним шутку. Мне очень интересно, как встретит нас этот забавный молодой человек.
— Ну, он не только забавный, — запротестовал я.
— Конечно, — улыбнулась Одри, — у него веселое лицо и довольно красивые глаза.
В этот момент свет наших фар уперся в живую изгородь, Одри свернула вправо, потом налево по извилистой сассекской дороге.
— И все его любят, — продолжала Одри, — и он способный ученый, и я никогда еще не слышала, чтобы кто-нибудь другой умел говорить такими округлыми фразами.
— Ты несправедлива.
— Конечно, я несправедлива. Я ревную тебя к твоим друзьям. Они знали тебя раньше, чем я. — Она похлопала меня по руке. — Он и в самом деле обаятельный человек. И удивительно не похож на тебя, правда?
— Чем же?
Она обогнала шедшую впереди машину.
— Я никак не могу представить себе, что будет с тобой, если ты станешь почтенным, благополучным профессором. Мне кажется, что ты никогда в душе не поддашься условностям. А Шерифф, если он всю жизнь будет валять дурака, ничем другим и не станет.
— Мне не совсем ясно, что ты имеешь в виду, — сказал я, — но похоже, что ты льстишь мне.
Шерифф принял наш визит очень хорошо. Было уже около десяти часов, когда мы миновали живые изгороди, издававшие прелестный аромат и такие высокие, что мы ехали в совершенной темноте, выехали на дорогу и увидели вдали тронутое дымкой тумана море. Мы улыбнулись друг другу и направились к гостинице, где жил Шерифф. Он вышел, беспомощно улыбаясь, но тут же спохватился и приветствовал нас. Он пригласил нас войти, заказал что-то выпить и ужин через двадцать минут и вышел, чтобы договориться о комнате для нас на ночь.