– Держитесь крепче, любезный, – сказал Оссиан. – Завáлитесь назад – раскроите себе череп.
Недертон заморгал. Он видел, что сидит на краю черного мраморного стола, но и стол, и помещение выглядели совершенно незнакомыми. Где это, в Ноттинг-Хилле? Он и не знал, что у Льва в доме есть такие маленькие комнаты. А уж тем более в подвале. Стены были того же цвета светлого шпона, что и потолок. Тлен что-то вынула из сумочки: пластмассовую треугольную пластинку, бледно-зеленую и матово-прозрачную, вроде окатанного морем стеклышка. Как во всех вещах Тлен, была в этой пластинке какая-то нарочитая затертость. Тлен пришлепнула ее к правому запястью Недертона с внутренней стороны. Тот нахмурился, почувствовав, как мягкий треугольник закопошился, бескровно проталкивая невообразимо тонкие щупальца между клетками его кожи. Двойные зрачки Тлен задвигались, читая видимые лишь ей показания.
– Он кое-что вам вводит, – сказала она. – Но алкоголя при этом нельзя нисколько. И впредь не берите спиртное из машин.
Недертон мысленно отметил сложную текстуру ее бюстье, которое видом напоминало микроминиатюрную модель чугунного свода над викторианским вокзалом – бесчисленные просветы словно подернуты дымом крошечных паровозиков, – однако эластично растягивалось при каждом ее вдохе. Вернее, отметил, что зрение обретает четкость, – спасибо «медичи» с его все более приятными манипуляциями.
– Мистер Зубов, – сказал Оссиан (имелся в виду отец Льва) и кашлянул в кулак, – может в любой миг затребовать родительскую сухопутную яхту.
И чего он привязался? Лев не станет переживать из-за одной-единственной бутылки, пусть даже очень старой.
«Медичи» отцепился, и Тлен убрала его назад в сумочку, расшитую – как Недертон заметил только сейчас – бусинами траурного гагата.
Он резко встал. Недоумение полностью рассеялось. Они в сухопутной яхте «мерседес», которую дед Льва заказал для поездки по монгольским пустыням. В ричмондском доме она не помещалась, поэтому Лев держал ее здесь. Бутылка из-под виски, вспомнил Недертон, в туалете, где-то справа. Впрочем, это Оссиан и Тлен наверняка знают и без него. Может, надо поставить себе этот, как он называется… от похмелья.
– И не думайте, – отрезала Тлен, словно читая его мысли. – Больше месяца-двух не проживете.
– Вы ужасно мрачная, – сказал Недертон и тут же улыбнулся, поскольку она и впрямь была такая.
Нарочито мрачная. Волосы той же наночерноты, что кружева на шее, бюстье из залитого дождем стекла и чугуна, расплывчатого, будто смотришь в подзорную трубу с другого конца, многослойная юбка – словно более длинная и темная версия балетной пачки главного мусорщика. А теперь еще штриховой рисунок одинокого альбатроса, медленно, словно вдалеке, кружащего по ее белому горлу.