Клокотала Украина (Панч) - страница 165
— Максим Кривонос напал на замок и забрал все оружие!
— Что, что? Забрал оружие?
— Все как есть.
— А жолнеры, целая рота... Ты врешь!
— Вот письмо от поручика Быховца.
— Он еще осмеливается писать?
У князя совсем посинели губы.
— Может, и дворец? Может, и княгиня?.. Ну, говори!
— Живы-здоровы, ваша светлость, не дали в обиду!
— Не дали, не дали!.. — еще громче закричал князь, комкая письмо. — Пять тысяч мушкетов... Где оружие, я тебя спрашиваю?
Гонец попятился к выходу.
— Ищут, ваша... Где-нибудь, должно, в лесу...
Вишневецкий закружил по ковру, от ярости не находя себе места и грубо толкая всех, на кого натыкался. У присутствующих вытянулись лица, только у Веригиной дочери, которая все еще была здесь, на губах заиграла довольная улыбка. Но Вишневецкий ничего не замечал. Он шагал, опустив голову, по шатру, то хватаясь руками за волосы, то сжимая кулаки и скрипя зубами.
— Лежебоки, дармоеды!.. — Потом резко остановился перед гонцом. — Сколько их было?
— Кого, ваша светлость?
— Запорожцев, запорожцев!
— Прошу прощения, запорожцев, может, трое, может, четверо.
— И они справились...
— К ним пристали хлопы, человек, должно, сто, а то и двести.
— Безоружная голытьба, а вы с пушками, с мушкетами, за валами! Ну, я вас проучу! Вы еще пожалеете, что Кривонос оставил вас в живых! Немедленно в путь!
Трубы заиграли к повороту, и не прошло и часу, как все войско, в тучах пыли, уже двигалось назад, на Посулье.
ДУМА СЕДЬМАЯ
Гей, мой соколик, бездольный, безродный!
Лучше нам с тобою летать в чистом поле.
Добывать себе пищу на воле,
Чем жить у панов да в тяжкой неволе!
ЗАБЕЛЕЛИ СНЕГА
I
Подстароста Чаплинский с каждым днем прилагал все больше усилий и ухищрений, чтобы избавиться от Чигиринского сотника Богдана Хмельницкого. Были тому две причины: желание завладеть хутором Суботовом, а вторая — боязнь мести Хмельницкого за все причиненные ему обиды. Думал — известие, что Чигиринский сотник продает своего коня, на котором ходил в походы, насторожит пана коронного хорунжего, но тот не обратил на это внимания. То ли равнодушно, то ли недоверчиво отнесся он и к заявлению полковника Пешты, что Богдан Хмельницкий бунтует казаков — тайно созывал совет, на котором такое говорилось, что он своим ушам не поверил.
Александр Конецпольский был недоволен им же самим затеянным походом на татар. Пока он собирал войско, орда отошла к Крыму, пришлось воевать с отарами овец да с пастухами. Дойдет слух до Варшавы — поднимут на смех. Настроение коронного хорунжего не укрылось от Чаплинского, и он решил еще попытать счастья. На этот раз подстароста сумел нашептать Конецпольскому, что Богдан Хмельницкий подговорил казаков напасть на лагерь, когда войско прибудет в Крылов. Случись это на самом деле, коронного хорунжего совсем бы засмеяли, а особенно Иеремия Вишневецкий, которому тоже не дает покоя гетманская булава. И Александр Конецпольский на этот раз не сделал скептической гримасы, как раньше, а наморщил лоб, внимательно посмотрел на Чаплинского — в его глазах был непритворный страх — и уже с угрозой сказал: