Оливия тряхнула головой.
– Кукла была одета в платье – точную копию платья от Уэрта, которое тот сам и сшил. Представить даже не могу, сколько она стоила. – Оливия пожала плечами. – Я играла ею несколько дней. Я обожала ее. Но потом я набралась решимости и разбила ее.
* * *
Глядя на ее грустное, задумчивое лицо, Аластер почувствовал, как в его груди что-то дрогнуло. И это ощущение никак не вязалось с той ожесточенной смелостью, о которой она ему говорила.
– Вы ее разбили? – изумленно переспросил он.
На ее губах промелькнула усмешка.
– Мне тогда было всего семь лет, но я сразу признавала взятку, если сталкивалась с ней.
Герцог невольно представил Оливию девочкой – веснушчатая, с выпуклыми коленями и невероятно серьезным выражением на худеньком личике. Она кладет любимую куклу в грязь и заносит над нею камень.
– Стало быть, у вас была на то причина?
– Ну-у… К тому времени… – Она вздохнула. Аластер не сводил с нее глаз. От этих вынужденных признаний ей захотелось спать. Он ждал, опасаясь того, что Оливия вот-вот зевнет.
Но когда она взяла себя в руки, он расслабился.
– Должно быть, мама увидела объявление о его женитьбе в газетах, – быстро проговорила она. – Но как только он приехал и подарил мне куклу, они начали ссориться. Тем же вечером он уехал на станцию, и я так огорчилась, ведь обычно он оставался у нас на неделю или даже больше, и я… – Ее лицо скривилось. – Я всегда ждала его приезда. Но он уехал, а на следующее утро мама забрала меня, и мы тоже уехали.
– Потому что он женился на другой.
Оливия покачала головой.
– Я знаю, что это бессмысленно. Он должен был унаследовать титул. А она была дочерью фермера. Он не мог жениться на ней.
Но в голосе Оливии звучало какое-то раздражение, даже, пожалуй, злоба, и это не понравилось Марвику.
– Любовь заставляла вступать в мезальянс и более великих людей, чем Бертрам, – заметил он.
Опустив голову, Оливия задумалась.
– Так выходит, вы любили свою жену?
Аластер вздохнул.
– Вам, должно быть, хотелось умереть. Это так? Как интересно.
Их глаза встретились. В скудном свете ее кожа казалась сверхъестественно безупречной, словно это был фарфор, а не кожа. Тонкий, хрупкий, который для правдоподобия покрыли россыпью веснушек. Должно быть, она очень похожа на ту куклу, которую разбила.
При мысли об этом Аластер ощутил беспокойство. Ему стало интересно, замечала ли сходство сама Оливия. А если замечала, то было ли у нее при этом хотя бы мгновенное ощущение того, что она разбивает саму себя?
Ни один ребенок не должен воспринимать подарок как взятку. Но герцог знал, какими мудрыми могут стать дети – собственные родители тоже преподали ему этот урок.