Оливия догадалась, куда пойдет его рассказ дальше. Она наконец-то начала понимать его жену.
Марвик шумно выдохнул.
– Могу себе только представить, какую картину ты нарисовала, читая эти письма. Ты думала, она душевнобольная? Нет, это не так. У нее была причина ненавидеть меня. Ее отец предложил Феллоузу щедрую взятку за то, чтобы тот уехал на Континент. Он сказал мне об этом в тот самый день, когда Феллоуз купил билеты за границу. Я мог бы остановить его, но я этого не сделал. В конце концов он позволил, чтобы ему заплатили за расставание с любимой. К чему мне иметь дело с таким человеком? И когда Маргарет постигло жестокое разочарование, я оказался рядом, чтобы помочь ей, и предложил противоядие для ее уязвленной гордости. Она понятия не имела, почему Феллоуз оставил ее, и я никогда ни слова не говорил об этом. Но через год после нашей свадьбы он вернулся из Италии. И изложил ей свою версию истины. Он сказал, что его выслали силой, а про взятку промолчал.
– Она прокляла тебя, – прошептала Оливия.
Аластер пожал плечами.
– Конечно. А ты поступила бы иначе?
Оливия отшатнулась.
– Никогда не заставляй меня вставать на ее место!
Марвик бросил на нее долгий, задумчивый взгляд, который, казалось, проник в самое ее сердце.
– Хорошо, – спокойно сказал он. – Не буду.
Оливия вздохнула. Он молчал столько времени, что вокруг них зазвенел целый хор птичьих голосов.
– Маргарет обвинила меня в том, что я был в сговоре с ее отцом, – наконец продолжил герцог. – Лишил ее единственного шанса на счастье, а я не был… – Он вздохнул. – …терпелив с ней. Феллоуз ее бросил. А ведь мы с нею были счастливы, разве нет? Это была любовь… не так ли? Мы были вежливы, соблюдали хорошие манеры. Между нами никогда не было споров.
Оливии это любовью не казалось. Это, скорее, напоминало учтивость. Но она промолчала.
– Я не мог понять, – вымолвил он, – как она могла предпочесть такого мужчину мне? И казалось, она в конце концов согласилась… Марвик замолчал, его губы скривились. – Я думал, мы помирились. Только выяснилось, что это не так.
– Ты винишь себя, – сказала Оливия. Неудивительно, что у него не было жалости к себе. Неудивительно, что его гнев так долго ждал, чтобы повернуться в другую сторону – в сторону Бертрама и остальных. – Ты винишь себя за то, что она тебе сделала.
– Я виню себя во многом – за обманчивую уверенность в том, что я первый и выдающийся. Я думал, у нас безупречный брак. Что любовь должна прийти, развиться в естественном ходе событий. Что я стал совсем не таким, как мой отец, и вступил в брак, который искупит все грехи и ошибки, совершенные моими родителями. – Он пожал плечами. – Вспоминая прошлое, я понимаю, что моя слепота была невероятной. Я был высокомерен, невежествен…