– Но твой талант…
– Когда-нибудь я, возможно, вернусь в политику. – Герцог помолчал. – Когда Бертрам уедет, его место освободится.
Помолчав, Оливия проговорила:
– Тогда я не понимаю…
– Я никогда больше не стану таким, каким был раньше. – Он очень нежно убрал прядь волос с ее лица. – Я стал новым человеком. И, думаю, стал лучше. Хотя и не мудрее. Разница в том, что раньше я считал себя способным отличать хорошее от плохого. Считал, что вижу многое совершенно ясно. Однако теперь я понимаю, что это не так. Я знаю, что для этой ясности мне нужно от кого-то зависеть. А вы, мисс Холлидей, такая проницательная, дальновидная. – Герцог печально улыбнулся. – А еще вы настоящий антипод бесстыдству: вы слишком добродетельны, но это вам на пользу… Ты предложила принести в жертву свое наследство, свое доброе имя для того, чтобы защитить детей, которые тебя никогда не узнают. Так что, возможно, ты захочешь вести и меня, направлять. Политику необходимо такое руководство.
Оливию поразили его слова.
– Но я считаю, – заговорила она, – что вы недооцениваете себя, ваша светлость.
Он вздохнул.
– О боже! – произнес он так тихо, что Оливии его слова показались молитвой. На мгновение Марвик опустил голову. А когда поднял ее, его лицо было столь суровым, а беспокойство – столь явным, что Оливия была потрясена. Еще ни разу она не видела герцога таким испуганным. – Так ты сможешь полюбить меня, Оливия? Не того человека, а этого? Такого, каков я сейчас, а не того, каким я был?
Это был сон, и Оливия молила бога о том, чтобы никогда не просыпаться.
– Тот человек не знал меня, – прошептала она. – Только ты меня знаешь. Конечно же, я люблю тебя такого, какой ты сейчас.
Взяв лицо Оливии в ладони, Марвик поцеловал ее. Она качнулась. Если бы он не держал ее крепко, она бы упала. Но она не должна зависеть от его рук. Положив на них свои руки, Оливия ответила на его поцелуй.
Через минуту, когда они прервали поцелуй, чтобы вздохнуть, она вымолвила:
– Но ты не сказал того же. И я могла бы напомнить, что мы познакомились, когда ты запустил в мою голову бутылку, а потом ты ударил в стену кулаком, так что прости за то, что я требую убеждения.
Он засмеялся, и у нее от его смеха закружилась голова.
– А я напомню тебе, – парировал Аластер, – что ты тогда была экономкой, которая должна была подчиняться моим приказам. Так что мое чувство разочарования было как-то оправданно.
Оливия поцеловала костяшки его пальцев.
– Весьма неустойчивая опора для любви, ты не находишь? – спросила она.
– Напротив, – заметил он. – Ты никогда не боялась.