— Эта сережка мне что-то напоминает, чужеземец, — сказала она, признав свой подарок.
— Она напоминает тебе о том, как будет украшать твое прекрасное лицо, — сказал Пирит, снимая ее. — Я носил ее, чтобы отдать первой женщине, которой она понравится.
Неслыханный жест для ахейского попрошайки. Под белой маской Ариадны мелькнула улыбка: ее не столько обрадовал неожиданный поступок ахейца, сколько насмешила судьба сережки, нежданно вновь попавшей к ней в руки.
— Какой же ахейский народ имеет обычай носить лохмотья с серебряными украшениями? — спросила она.
Пирит слегка покраснел.
— Я афинянин или, вернее, был им до недавнего времени. Теперь я кноссец, если я правильно понял ваши правила гостеприимства.
Ариадна улыбнулась и оглянулась, ища глазами хозяина сада. Пирит смущенно замолчал и вернулся к выпивке. Ночь была длинной. Кто-то дал мне лиру, но я был уже слишком пьян, чтобы играть. Ариадна, повинуясь желанию хозяина, освятила вино, которое мы пили. Она сама ввела обычай освящать питье не для религиозных празднеств, а для обычных посиделок. Эта маленькая ересь получила широкое признание среди кносской молодежи, которая злоупотребляла божественной амброзией, стремясь прожить короткую, но полнокровную жизнь. Дело в том, что жрицы добавляли в священный напиток особый сорт маслин, и он давал ощущения в десятки раз более сильные, чем от обычного вина, но при этом становился смертельно опасным. Человек, не знающий меры, быстро терял связь с реальностью: вино превращало его в блаженного, устами которого говорила Богиня, жизнь несчастного мало-помалу превращалась в кошмар наяву, и вскоре он умирал. Должен признать, что сам во многом поспособствовал распространению подобного обычая своими песнями.
— Для чужеземцев одна часть вина на десять воды, — сказала Ариадна, поднося чашу Пириту. — Для пьяниц и блаженных тоже, — добавила она сквозь смех, глядя на меня.
Я молча взял у нее кубок с разведенным вином, потому что всегда мог отлить себе чистого напитка из других чаш, которые обычно отставляли, лишь слегка отхлебнув. Пирит попробовал амброзию, строго следуя указаниям Ариадны. Очень скоро его стошнило, и Ариадна, умело подбирая слова, повела его по всем стадиям наркотического опьянения. Я отправился в мир блаженства в одиночестве, напутствуемый улыбкой царевны. В своем видении я оказался в родном краю, хотя никогда не бывал там и даже не знал, где он находится: обрамленная высокими деревьями равнина и серебристая солнечная дорожка на глади моря казались мне странно знакомыми. Это видение было единственным утешением для сироты, не знавшего собственной матери. Но, блуждая по полям и аллеям неведомой родины, я краем глаза видел, как руки Ариадны скользнули под лохмотья Пирита, и даже музыка моего детства не могла заглушить их сладких стонов.