— Бедный Баретти, — сказал Гриндель. — Заехать Бог весть куда и умереть в чужой стране… Его ведь здесь похоронят?
— Вряд ли тело повезут в Италию, — согласился Паррот. — Правда ли, что он в Риге стал пить не просыхая?
— Правда. Итальянки при мне это не раз говорили, и старый Манчини говорил. Вот ведь как забавно — они не знали, что я понимаю по-итальянски, и называли Манчини старым бесом. Особенно его невзлюбила Пинелли — эта маленькая, пухленькая…
— Да, я помню, — равнодушно сказал Паррот. — Очень милая особа, и голос превосходный. Так вы, Крылов, невольно подслушали, что говорили эти женщины?
— Да. Я ведь сразу не сказал им, что учил итальянский и читал в подлиннике оперные либретто и комедии Гольдони. А потом признаваться было уже неловко.
— Занятно! Я и не знал, что вы владеете итальянским. Что еще певицы говорили о несчастном Баретти?
— Очень удивлялись, что Рига так на него повлияла. Раньше он пил умеренно, и надо думать, красное вино, а здесь начал вовсю употреблять крепкие напитки. И впрямь странно, что он умудрился напиться во время приема. Знаете, Паррот, я имел дело с актерами. Пьянство во время спектакля — опасное занятие, если актера увидят с бутылкой — неприятностей не миновать. Некоторые любители таскают с собой фляжки, которые легко спрятать. Вот я и думаю, что этот Баретти принес с собой фляжку. А итальянки так сердиты на Манчини, что решили, будто это Манчини споил им квартет. Но странно — ведь приглашение генерал-губернатора для бродячего музыканта большая честь, что же он вздумал опозориться в замке? Старик Манчини сказал, что люди князя буквально выносили его на руках.
— Что еще сказал старик Манчини? — резко спросил Паррот.
— Ох, да чего он только не говорил! Он не желал, чтобы полиция расследовала кражу — будто бы маркиз ди Негри, знатный итальянский некромант, прислал за скрипкой злых духов, и они ее унесли. Будто бы маркиз для того подарил мальчику скрипку, чтобы она выпила из него жизнь. Ему бы готические романы писать, этому Баретти!
Давид Иероним рассмеялся.
— Хотел бы я побеседовать со стариком, — сказал он. — Если он знал, что маркиз — некромант и выделывает всякие дьявольские штучки, отчего же он согласился взять у маркиза скрипку для своего ребенка?
— Честолюбие оказалось сильнее родительской любви, — объяснил Паррот. — Это обычное дело — если дуракам родителям Бог пошлет талантливое дитя, мучить его занятиями, лишать всех детских радостей, лишь бы оно было приглашено на домашний концерт к какому-нибудь жалкому князьку, повелителю трех сотен нищих подданных.