— Никогда об этом не задумывался, — ответил Маликульмульк. — Вы, очевидно, по своей природе родитель. Вы даже со взрослыми людьми умудряетесь вести себя, как родитель.
— Да. У меня два сына, — не обращая внимания на подпущенную шпильку, согласился Паррот. — Я их не балую, но при нужде я всегда способен их защитить, и они это знают. Вот в этом — разница. Человек бездетный не способен защитить своих детей — да вряд ли и кого другого тоже. Он по своей сути — подросток, он до седых волос бунтует против старших, рвется на свободу, ниспровергает авторитеты, беспокоится за будущность человечества. Он мыслит категориями вселенскими, для него дитя в колыбели — досадная помеха в борьбе за благо всей вселенной и за всеобщую справедливость. Главным образом эти подростки — мужчины, но я видывал и женщин такого сорта. Неприятное, скажу я вам, зрелище. Особенно неприятно, когда они сбиваются в стаи — вон, во Франции именно это и произошло.
— Родитель отличается от бездетного только способностью защитить? — спросил сильно недовольный этой беседой Маликульмульк.
— Это — признак родителя, если угодно. Родитель желает жить в таком обществе, которое обеспечивает защиту детям, даже если при этом ущемляются какие-то его права. Бездетный — в таком, где он волен творить, что в голову взбредет. Некоторые бездетные люди, впрочем, находят своим способностям более достойное применение, чем орать на площадях о свободе, равенстве и братстве. Таков наш друг Гриндель. Да, он — бездетен, он всю жизнь будет подростком, для кого главная святыня — наука. И я, пока жив, буду беречь и охранять его…
— Нет, Паррот, нет! Я тоже родитель! — воскликнул Маликульмульк. — Я братца своего вырастил, Льва! Когда мы матушки лишились, мне семнадцать было, ему — девять… тятенькой меня звал, по сей день зовет!.. А он уж служит в Орловском мушкетерском! Он ныне вернулся из итальянского похода, я сразу после Рождества письмо от него получил… я ему деньги посылаю… вот, в декабре пятьдесят рублей послал…
Тут он смутился — говорить об этом и упоминать какие-то рубли не стоило, и строгий взгляд Паррота безмолвно не одобрил сию нелепицу.
— Вам хочется быть родителем? — подумав, спросил Паррот, но как-то неуверенно.
— Да… нет… я, право, не знаю… я понимаю, что необходима женщина, но какая-то сила мешает мне сделать выбор, мешает даже попытаться, мешает увидеть то хорошее, что, скорей всего, есть в моих знакомых женщинах… я не в состоянии что-то в своей жизни изменить, а такой, каков я есть, со своими привычками, я счастье женщины не составлю… и гордиться ей будет нечем…