Лавка оказалась закрыта, но Маликульмульк сообразил поискать фрау Векслер на втором этаже. Там она и оказалась — сидела в маленькой гостиной, одетая по-домашнему. При ней находился фон Димшиц в шлафроке, что прямо показывало его должность при хозяйке дома. Это немного удивило Маликульмулька: что, казалось бы, за унылый урод с вечным стаканом целебного отвара в руке, а дамам приятен…
— Приготовь нам кофею, любовь моя, — сказал картежник. — Садитесь, господин Крылов. Я бы охотно угостил вас вариациями Хандошкина, но еще не вытвердил их как полагается.
— Вы играете Хандошкина? — удивился Маликульмульк. Сам он был знаком со знаменитым скрипачом и даже получил от него в подарок нотный альбомчик с длинным названием: «Шесть старинных русских песен, с приложенными к оным вариациями, для одной скрипки алто-виолы, сочиненных в пользу любящих играть сего вкуса музыку придворным камер-музыкантом Иваном Хандошкиным, изданные в Санкт-Петербурге, 1786 года».
— Отчего бы нет? Конечно, я не виртуоз и не творю чудес с нарочно расстроенной скрипкой, как он это проделывал. Любопытно, мог бы это повторить Никколо Манчини?
— Я думаю, если бы он слышал исполнение Хандошкина, то смог бы. А объяснять, что скрипка была перенастроена из квинтового настроя в квартовый…
— Вы в этом уверены? — оживился фон Димшиц. — Я всего два раза слушал этого виртуоза, но именно тогда он не проделывал кундштюков с расстроенной скрипкой!
— Эту загадку многие пытались разгадать. Ясно одно — он пытался добиться от скрипки необычного тембра и, наверно, всякий раз вносил этот разлад по-новому. Он, скорее всего, и сам теперь не вспомнит этих проказ, — Маликульмульк усмехнулся. — Я полагаю, Манчини просто не понял бы, чего мы от него добиваемся. Он — фанатик изощренной игры, возможно, сам пробует что-то писать, я бы не удивился. А тут — опыт, кундштюк, дерзость, насмешка…
— Да, мальчик не насмешник. Он чересчур серьезен для своих лет… — фон Димшиц вздохнул. — Я сам с юности хвораю, но пытался жить так, как полагается по возрасту. А бедное дивное дитя не знает ничего, кроме музыки…
Маликульмульк напрягся — в этой беседе прозвучало нечто важное. Какая-то мысль, которую стоило бы развить, родилась — и упорхнула. И эта мысль родилась у него самого!..
Фрау Векслер стала накрывать кофейный стол — со всеми блюдечками, вазочками, чашечками, салфеточками, от которых без ума немецкие фрау. Маликульмульк никогда не понимал, как белизна салфеток может сделаться смыслом жизни.
— Любовь моя, мы сегодня поужинаем в «Петербурге», — сказал подруге фон Димшиц. — Пока фон дер Лауниц не сбежал к своим пейзанам, нужно нанести ему визит — глядишь, он в Риге и задержится.