Линда запускает пальцы в свои мокрые волосы, дергая их почти до боли.
– Нет, Але. Наверное, мы слишком долго были далеко друг от друга… – пытается съязвить Линда, видно, что она готова вцепиться в него. – О боже, я чувствую себя полной идиоткой… – произнося эти слова, она слышит, что ее голос дрожит.
Изнутри поднимается злость, она сильнее желания узнать правду, одолевавшего ее мгновение назад. Алессандро уходит и возвращается с большим полотенцем, протягивая его Линде.
– Вот, вытрись. Ты вся промокла, а я не хочу, чтобы ты заболела. Особенно теперь, когда ты готовишься к ответственному шагу…
Он улыбается, и Линда видит в его улыбке горечь. Она выхватывает у него полотенце и начинает отчаянно вытирать волосы. Потом резко стягивает с себя промокшую насквозь майку и остается в одном спортивном бюстгальтере. Вытирает плечи и руки, затем перекидывает полотенце через шею, как бы стараясь прикрыться.
Какая она трогательно хрупкая и прекрасная, думает Алессандро. Он чувствует непреодолимое желание обнять ее, прижать к себе и успокоить, но сейчас не время, и он это знает.
– Сядь, – он указывает на кровать.
Увидев ее, беззащитную и растерянную, Алессандро вдруг ощутил то, что никогда прежде не испытывал.
– Нет. Я лучше постою, – холодно отвечает Линда.
Она соблюдает безопасное расстояние, но не сводит с него глаз: ей нужно получить объяснение. О многом она догадалась, но остальное предпочитает услышать от Алессандро – во всех подробностях.
– Да говори же, черт возьми! Ты ведь для этого меня сюда позвал, разве нет? Я жду.
Алессандро тяжело вздыхает, с прямотой глядя на нее.
– Ладно, ладно. Ты права. Начнем с начала.
И он начинает свой рассказ о том периоде, когда жил в Париже. Лондонское агентство, с которым он работает, направило его снимать репортаж об уличном искусстве для публикации по случаю запуска нового журнала. Это глянцевое издание, совершенно не в его стиле. Но тема была любопытная, и он согласился. Алессандро знал, что Надин живет там (они переписывались какое-то время после ее разрыва с Томмазо, хотя между ними больше ничего не было), и вспомнил, что она не раз говорила об увлечении искусством, встречах с творческой элитой Парижа, а главное, о начинающих художниках. Поэтому он решил ей позвонить. Без каких-либо обязательств и конкретных целей. Они встретились на открытии выставки Роберта Мэйплторпа в Гран-Пале, где Надин представила его своим друзьям-фотографам.
Было в этой женщине что-то привлекательное, они нравились друг другу. Это было ясно. Но их отношения ограничились физическим влечением, которое исчерпалось в ту ночь на вилле. В Париже между ними ничего не было. То, что случилось потом, в некотором смысле произошло само собой: она пригласила его на пару светских вечеринок, где не преминула представить ему других художников, галеристов и прочих деятелей искусства. Такому одиночке, как Алессандро, казалось невероятным, сколько у нее было знакомых. Однажды Надин рассказала о маскараде – разумеется, умолчав, что на нем будут и Линда с Томмазо. Она сообщила это в последний момент, когда он уже пришел на праздник.