— Такое не часто услышишь из уст медика и мужчины светского!
— Так это именно потому, что я и медик, и человек светский, это удваивает мою осмотрительность. И потому-то я и выбрал в жены Маргериту. Я анатомировал трупы и души, я изучил малейшие движения человеческой жизни и мысли. Я знаю, что такое жизнь и свежесть души и тела. Я нашел их в Маргерите, и за это я и люблю ее. Рядом со всеми вами, богатыми буржуазками и аристократками, у которых обычно вместо плоти вата, а вместо чувств — хорошие манеры, которые проводят долгие часы за украшением самих себя, рядом с порочными чаровницами и сиятельными развратницами, с тонкой душевной материей, сотканной из томных нег, я, согласившись, что вы очаровательны, коль скоро уж сама природа вас такими сотворила, несмотря на все ваши ужимки и соблюдения приличий, — я все же, думая о вас, чувствую в себе недоверие и даже злобу. Как же вам нравится вкрадчиво впиваться коготками, терзая наивную жертву, которую вы с наслаждением сожрете, после того как вдоволь с ней наиграетесь.
Вы восхитительные пантеры в белых перчатках, миленькие кошечки в кружевных пеньюарах, и поэтому я восхищаюсь вами и бегу от вас, наизусть зная все движения вашего сердца, многократно описанные в романах. Я не встретил среди вас существа, похожего на Маргериту, в котором очень нуждался. И меня привлекает в ней именно ее простонародная сущность, незнание условностей и ужимок, непосредственная свежесть чувств, всех ее невольных порывов, не скрывающих ни малейшего из ее душевных движений.
— Она не лучше других. Вы любите ее, вот в чем все дело, — отвечала графиня.
— О да! Я люблю ее как возлюбленную, как хозяйку, как наивную, добрую, верную жену, как живую и блестящую статую, созданную тем великим ваятелем душ и тел, какой зовется Природою. В моих глазах она — нежна, прекрасна и простодушна, она очаровательна и божественна, и я люблю ее, мадам, да, — люблю! Обладание ею опьяняет меня и будет опьянять всегда. Но где же ты? Где мне отыскать тебя? — скорбно вскрикнул он.
Маргерита, уже на седьмом небе от счастья быть возведенной в такой идеал и видя соперницу раздавленной той любовью, какую выказал к ней доктор, отнюдь не спешила заявлять о своем присутствии.
— И правда, хотелось бы знать, — откликнулась графиня.
Вдруг доктор хлопнул себя по лбу:
— Где она? Да черт же возьми, — ответил он сам себе, — там же, где и Розье. Разбежавшиеся служанки, опустевший дом!.. У старой шлюхи вызревает какой-то план! И уж хоть вполовину, но во всем этом точно участвуете и вы, мадам. Не краснейте. Теперь я понимаю — встречи на парижской дороге, прогулки с борзой, и этот толстый мужик весь в белом, и металл в вашем голосе, и ваши слова… Что вы натворили, несчастная, что вы наделали?