— Молодец комиссар! Я вроде все книжки о Чапаеве прочитал, а того, о чем говорил комиссар, там нету. Крепко запомнил я его слова. Будет что рассказать бойцам!
— Верно, — отозвался Сизов. — Только вот хватит ли у меня огонька, чтобы так рассказать своим ребятам?.. А слова я тоже крепко запомнил. Но не в одних словах дело. Надо сердце комиссарское иметь. А такое дано не каждому...
После этого собрания в землянках, дзотах и дотах появились скромные, в меру сил и находчивости оформленные боевые листки. В каждом обязательно был портрет Чапаева. Нашлись среди солдат художники. А отделения, где не оказалось умельцев, вырезали портреты из газет и журналов.
Кто-то из бойцов написал новые, чапаевские, слова на мотив очень популярной тогда песни «Раскинулось море широко». Не стану утверждать, что стихи были безупречны. Но они точно выражали чувства и мысли бойцов. Звучали они примерно так:
Раскинулось море широко
У крымских родных берегов.
Стоит Севастополь, как сокол,
С врагами сразиться готов. [38]
Надежно прикрыли наш город родной
Моряк, пехотинец и летчик.
У мощной стены обороны стальной
Могилу находит налетчик.
Нам холод и зной не помеха в бою,
Мы свыклись с дождем и ветрами.
Чапаева дети не дрогнут в строю,
И будет победа за нами!
Смелее, друзья, на решительный бой,
Нас Родина-мать не забудет.
Навеки, Чапаев, мы вместе с тобой —
Простые советские люди...
А однажды поздним вечером по приказу командования лучшие бойцы и командиры временно покинули передовую. Им была предоставлена высокая честь — просмотреть кинофильм «Чапаев», лента которого чудом уцелела и сохранилась в осажденном городе.
Киносеанс состоялся в Инкерманских штольнях.
День перед тем выдался трудный. Многие, кто по праву могли присутствовать на просмотре, пали в стычке с фашистами. Когда наконец на передовой наступило обычное вечернее затишье, бойцы-счастливчики с помощью товарищей особенно тщательно привели себя в порядок. Посещение кино было беспримерным фактом в нашей фронтовой жизни. И естественно, что представитель каждого отделения старался не ударить лицом в грязь.
Наконец, напутствуемые товарищами, бойцы отправились в «увольнительную». Дорога к штольням была известна: там находился госпиталь.
Трогательно и торжественно прошел вечер. До начала фильма то и дело слышались радостные восклицания. Ветераны обороны узнавали друг друга, шутили, что, мол, первый раз попали в госпиталь на собственных ногах и не за тем, чтобы подлечиться.
Застрекотал кинопроектор. На экране из простыней появились знакомые титры.
Мне показалось, что сам воздух в штольне был насыщен в те минуты лютой ненавистью к врагу, нарушившему нашу прекрасную жизнь.