— Что же случилось на левом фланге? — спросил Самарский.
— Ладно, пойду посмотрю. — Мне стоило огромных усилий заставить себя подняться. Рассовала по карманам бинты, вышла.
Дзот на левом фланге был разрушен. Но оттуда доносился тихий голос — кто-то разговаривал сам с собой. [69] Я с трудом разрыла проход, протиснулась внутрь. Там бредил раненный в обе ноги боец. Осмотрев повязки, на которых уже проступила кровь, я поудобней уложила раненого, сунула ему под голову свернутую плащ-палатку и заторопилась к себе: начался новый артналет — под прикрытием своего огня враг мог подобраться совсем близко к нашему доту.
Вскоре к нам заглянула Оля Ткаченко, пожаловалась, что нет воды для раненых. Мы с Самарским отдали свои полупустые фляжки. В это время вошел Павел Андреевич Морозов с перевязанной головой.
— Не за водичкой ли пожаловала? — строго спросил он санинструктора.
— За водичкой... Только норму «максима» я не трогала. Пулеметчики свои фляги отдали, — сказала, уходя, Ткаченко.
— Ну как вы тут, дети мои, живы? — Морозов подошел к пулемету, быстро оглядел его, потом посмотрел на меня, на Самарского. — Слава богу, что живы. — Младший лейтенант вытер пот с лица: в доте было очень душно. — Во время боя никак не мог вас проведать, — продолжал он. — У других совсем плохо было.
— Знаю.
— Сбегала уже? Успела!
— Думала помочь...
— Ишь какая шустрая... — Морозов невесело улыбнулся. — Помочь теперь трудно. Левый фланг гол. А вас я все время слышал. Был спокоен. Много патронов истратила?
— Две ленты — пятьсот штук.
— С ума сошла девка! Ну-ка, ну-ка! — Морозов заглянул в амбразуру. Оглядел склон, где валялись трупы фашистских солдат. Остался чем-то недоволен. — На первый раз прощаю. А потом берегись, товарищ младший сержант, шкуру спущу. Ну ладно. В случае чего — я в расчете старшего сержанта Зайцева буду. Там пулеметчик тяжело ранен.
Началась новая атака гитлеровцев. Мы отбили ее. Потом опять повторился артналет. В те минуты и были убиты политрук нашей роты Федор Ткаченко и его жена санинструктор Оля Ткаченко.
Я не верю в предчувствия. Но когда во время минутной [70] передышки Самарский вдруг спросил, напишу ли я ему письмецо, коли что случится, я всерьез на него разозлилась.
В тот же миг прямо у пулемета взвился желтый огненный столб.
Все для меня потонуло в странном звонком тумане{3}.
После артналета на рубеж чапаевцев пошли немецкие танки. Перед ними выросла стена заградительного огня. Но машины упрямо лезли сквозь огонь. Несколько танков проскочило к нашим траншеям. За танками двигались пьяные пехотинцы.