— Вы помните, Александр Петрович, вот именно здесь? — переспросил Сергей, впервые увидевший не в кино, а в поле разбитую технику немцев.
Он тогда с явным уважением отнёсся к военной осведомлённости Зубова и хотел даже побежать на поле, чтобы пощупать руками буро-красные от ржавчины куски железа. Но Зубов его остановил:
— Некогда!
В столовой дорожного пункта спутники впервые, почти за сутки езды, смогли снять шинели, вымыть руки.
Сергею запомнилась потом надолго и эта комната с сизым воздухом от солдатских самокруток, и аляповатые белые бумажные цветы на чёрном фоне маскировочных оконных штор, и большой портрет маршала рядом с репродуктором, который вдруг ожил знакомым, торжественно-ликующим басом диктора Левитана.
Москва передавала коммюнике Ялтинской конференции союзных держав.
— Внимание! — крикнул Зубов.
Главы трёх держав объявили всему миру, что целью их является уничтожение германского милитаризма и нацизма. Что они распустят все германские вооружённые силы и уничтожат генеральный штаб. Что они подвергнут всех преступников войны справедливому и быстрому наказанию. Что они сотрут с лица земли нацистскую партию, нацистские законы, организации и учреждения.
В репродукторе послышалось бульканье воды, наливаемой в стакан, это диктор в паузе, должно быть, сам волнуясь, отпил несколько глотков.
В столовой негромко гудели голоса, офицеры обменивались первыми впечатлениями.
— Сроки — будь здоров! — сказал Самсонов.
Кто-то добавил:
— Успеем ли уложить Гитлера в могилу?
— Мирная конференция в апреле.
— А сейчас уже февраль, — напомнил Самсонов.
— Да, осталось немного — взять Германию. А это — орешек! — сказал Зубов.
…Голос Левитана, только ещё более громкий, слышался и на шоссе. Внезапно пошёл густой снег. Крупные хлопья быстро побелили чёрный раструб репродуктора, висевший на высокой сосне и уже не отличимый от снеговых наростов на ветвях. И казалось, что это сам лес многоголосым, помноженным на эхо грозным гулом повторяет: «Капитуляция. Капитуляция!..»
…В Минск приехали ночью. Остановились где-то на окраине и остаток ночи проспали в машине.
Руины Минска произвели на Сергея тяжёлое впечатление. Когда же к вечеру второго дня пути въезжали в Варшаву, увиденное в Минске потускнело перед новым каменным адом, в который руками немцев был превращён город.
Гитлер приказал Варшаву «сбрить» с лица земли. Зубов сказал, что так и было написано в приказе: «поляков нельзя ни убедить, ни сломить, поэтому сбрить Варшаву». И её сбривали.
Города не существовало. Лишь по некоторым улицам — Маршалковской, Краковскому предместью — могли двигаться машины и повозки. Каменными островками торчали одинокие уцелевшие дома, на углу Маршалковской и аллеи Ерусалимской высилось обгоревшее здание гостиницы «Полония», в ней ещё недавно жили эсэсовцы.