Когда ушли майор и корреспондент, Рыжих вздохнул, встал из-за стола, открыл форточку в сад, примыкавший к дому, и с минуту постоял у окна, дыша свежим воздухом.
— Я читал твоё донесение, Зубов, и хочу тебя спросить: ты давно в армии?
Так начал Рыжих. Тон его, хотя и спокойный, не предвещал хорошего продолжения.
— С начала войны.
— А в гражданке ты, кажется, был хорошо знаком с немцами из бывшего Коминтерна?
— Бывал там.
— И книги о них писал?
— Одну, об антифашисте, герое Интернациональной бригады, он погиб в Испании, — сказал Зубов, удивляясь тому, откуда Рыжих знает об этой его, к сожалению, лишь единственной брошюре, которую ему удалось выпустить до войны. — Простите, а в какой это связи?
Рыжих на прямой вопрос не ответил, словно бы не расслышал его, а спросил о другом:
— Что у тебя там произошло на выступе?
— Кричали немцам призывы, они ответили. Вопросы насчёт условий сдачи в плен. А что?
— Ты на такие разговоры от кого получил санкцию?
— Не получал, товарищ полковник. Первый такой случай, никогда не бывало, чтобы немцы вступали в переговоры. Дисциплина упала.
— У кого?
— Как у кого? — опешил Зубов. — У солдат противника.
— А у тебя — нет? Как сам расцениваешь этот личный контакт, тесное общение с противником?
— Неожиданно получилось, вроде импровизации.
— Вот именно. Эх, Зубов, Зубов, четыре года ты в армии, а не усвоил, что такие вещи, как общение с противником, требуют разрешения вышестоящих политических органов. Горе мне с тобой!
— Как общение? Какое общение? — удивился Зубов.
— Я не говорю, что за ручку здоровались. Но ведь разговаривали.
— Я! — воскликнул Зубов… и запнулся. Он был поражён тем, что Рыжих нашёл для его опыта именно это зловеще прозвучавшее слово. — Общения не было! — Зубов решительно покачал головой.
— Ты погоди. Вот послушай. Есть такой анекдот: что такое обмен мнениями? А это когда к приятелю ты приходишь со своим мнением, а от него уходишь с его мнением… Вот немцы там что-то кричали в рупор, ты отвечал, а слушали многие солдаты в окопах. Ну, а кому какое мнение в голову западёт — это ещё неизвестно?
Рыжих поднял палец, указующе подержал его.
— Не будешь же ты отрицать, Зубов, что идейная закалка не у всех солдат одинаковая? — спросил он. — Не будешь. Вот пример. У нас служат молдаване, пережили немецкую оккупацию. Немцы недавно организовали передачу на молдавском языке, призывали молдаван не стрелять, а когда, мол, немцы появятся в их расположении, вместе уничтожать русских. За это, мол, их отпустят по домам.
— Тут же другое, — возразил Зубов, по голос его дрогнул, потому что на какое-то мгновение ему самому почудилось в словах Рыжих какая-то логика. «Общение» — это слово действовало сейчас на Зубова, как гипноз, тяжёлой ртутью какого-то противного, зародившегося страха оно билось в висках, это было как дурное наваждение, от которого усилием воли надо немедленно освободиться.