И, наконец, написала:
Не знаю, помнишь ли ты меня, хотя я всегда попадалась тебе на глаза. Но я тебя помню. Мы столько пережили, что я думаю, каждый имеет право сказать про свое чувство. Вот и все.
Наконец он наступил, этот день. Снежковых провожали Виктория с матерью и Юра Теплых. Мать Виктории в сторонке прощалась с Катей.
Виктория гладила Машу по плечу, снимала пушинки. В шерстяном сером платке и коротком старом пальтишке она была похожа на тех деревенских девочек, которые стояли на полустанках с брусникой и квашеной капустой, ожидая пассажиров. Словно теперь, с отъездом москвичей, покинуло ее оживление: не для кого рядиться, говорить об артистах, показывать их фотографии. Но Маше она теперь нравилась больше.
Юра Теплых стоял насупившись. Вот она, война: находишь друзей и теряешь их. Всего семь минут осталось. Вот уже в окне кто-то делает знаки Маше, чтобы поторопилась.
Град Китеж подернулся туманом. А большой реальный город, в котором она прожила более трех лет, встал перед ней в последний раз, уже далекий, но совсем не чужой. Она зачахла бы, оставшись здесь. Но теперь ей было жаль этих улиц, этих домов.
«Прощай, Свердловск!» — думала она.
Синеющий за вокзальной оградой на возвышении, он притягивал ее к себе. Ей казалось, она различает знакомые места. Вот трубы Уралмаша, где работал тот любитель музыки. Жив ли он? Как это она не попросила написать ей?
Быстро бежит время. Сколько новых людей повстречалось! Одни — на все три года, другие — на несколько дней, третьи — всего лишь на час, на полчаса, как тот, преданный музыке, чудесный, должно быть, человек, с которым она виделась так мало и чью фамилию даже не успела узнать.
Вот дорога в школу, и улица Декабристов, по которой она ходила в столовую, мысленно уча музыкальные уроки. А слева госпиталь номер два, тот самый.
— Ну, счастливо вам доехать, — сказала мать Виктории, такая же высокая и длиннолицая, как и ее дочь.
— Половину дороги ты будешь думать о нас, то есть о нашем городе, — сказала Виктория, — а там уж — о Москве.
— Нет, — сказал Юра, — все время о Москве…
— Ей-богу, Машка, это несправедливо!
Проводница крикнула: «Отъезжающие, на места!» Маша обняла Вику и Юру и стала подниматься по высоким ступенькам.
Вика подбежала к окну и крикнула что-то. Окна были закрыты. Поезд тяжело тронулся.
Теперь Маша прильнула к стеклу и не отрываясь смотрела на платформу. Вика и Юра побежали вперед, чтобы увидеть Машу еще раз. Пока они были рядом, она почему-то думала не о них, а о городе, в котором они все жили. Но теперь она раскаивалась, что так мало говорила с ними, ничего не сказала на прощание, кроме обычных неловких слов. А они-то все время смотрели на нее и даже не сердились, что она рассматривает поверх их голов далекие здания.