Маленький Алеша проснулся и закричал. Ей стало стыдно, и она отошла от зеркала.
…А квартира в новом доме на третьем этаже все еще пуста.
Соседи боялись приезда Поли. Они уже знали, что Лева убит под Белгородом. «Каждый раз, как позвонят, у меня руки немеют, — говорила Шарикова, — и что с ней будет, не представляю».
Но Поля не позвонила, своим ключом отперла дверь и к себе на антресоли не поднялась — зашла к Снежковым. Маша увела Мирочку во двор. Встретить пришлось Кате.
Поля не плакала, не стонала: оцепенение горя еще не покинуло ее. Монотонно рассказывала она о себе, и слова, полные боли, не соответствовали однообразным интонациям ее голоса.
Ужасно было то, что после известия о гибели мужа Поля стала вдруг получать задержавшиеся письма от него. Каждый день они приходили, помеченные давним сроком, полные бодрости и надежды.
— Почтальон говорит: «Пляши!» А я ему: «Давай! Еще одно от покойника!»
Она обвела комнату потухшим взглядом. Теперь ясно обозначилось ее сходство с матерью.
— Все уже кончилось. Для всех придет мир, только не для меня!
Катя чувствовала, что нельзя утешать. Плотина могла в любую минуту прорваться.
— Ты поешь, чаю выпей…
— Один только год я с ним пожила, — говорила Поля, глядя в стену, — даже меньше. Ушел в армию, и все. И в девятнадцать лет я уже была вдова. Боже мой, какая длинная жизнь!
Катя поправила разметавшиеся Полины косы.
— Ешь, милая. Надо ребенка позвать.
К счастью, Фроси не было дома. Никешка спал, а маленькая девочка играла на полу. Пристально посмотрев на Полю, она произнесла негромко, но уверенно:
— Чужая.
— Кто это? — встрепенулась Поля. — Что она сказала?
Катя вздохнула.
— Теперь, Полюшка, надо тебе наверх идти, осмотреться. Я все там вымыла, убрала. Пойдем, провожу.
— Опять на лестницу? — в испуге шарахнулась Поля. — Одна!
— Не одна. У тебя дочь есть. И я тут с тобой. Пойдем, милая.
И, опираясь на Катю и держась рукой за перила, Поля стала тяжело взбираться на лестницу, по которой три года назад легко и весело бегала вверх и вниз.
Маша готовила уроки у Шариковых.
Все были дома, но она уже привыкла заниматься на людях, и даже детский плач не мешал ей, только она быстро уставала.
Дни проходили однообразно. В очередях приходилось стоять так же, как и в Свердловске, и вставать до рассвета. И к новой школе Маша привыкала с трудом.
Собственно, школа была прежняя, но теперь девочки учились отдельно от мальчиков. Это не сблизило девочек, но высказывать свое огорчение они стеснялись.
Как-то пришла к Шариковым учительница, оставшаяся в мужской школе.