Как он хорош собой в синей майке, натянувшейся на мускулистых плечах и груди, темный цвет ткани оттенял светлые коротко стриженные волосы, придавая ему сходство с древними викингами, о которых она писала курсовую. Сердце замерло, в горле запершило. И снова яблоня качнулась, а плод, уже более зрелый, наверное, самый скороспелый из всех, оторвался от ветки и упал снова на подол дачной цветастой юбки. Несшитые между собой половинки на сей раз разошлись, обнажив загорелые литые бедра. Надя торопливо соединила полы юбки, а яблоко скатилось с коленей и устремилось к забору, возле которого стоял Стасик.
— Тебе не кажется, что это знак свыше? — Он улыбнулся и просунул руку между деревянными планками, но она застряла, слишком широкая в кости, и пальцы Стасика ловили воздух. — Может, угостишь яблочком соседа, а? — просительным тоном проговорил он.
Надя еще качнулась, словно решая для себя, может ли она увернуться от судьбы, потому что уже почти не сомневалась: встреча не останется мимолетной.
Девушка встала с качелей, сбросила тапки и ступила босыми ногами на мягкий прохладный клевер. Потом одернула юбку, грудь под красной майкой, повторяющей по цвету алые маки на юбке, напряглась, и Надя пожалела, что не надела лифчик. Она хотела расслабиться, ничем себя не стеснять все эти дни, отдыхать от бурной практики после четвертого курса исторического факультета. Но что она могла сделать со своим телом, которое реагировало на присутствие Стасика так, как реагировало? И Надя торопливо наклонилась за яблоком, потом скрестила руки на груди, чтобы Стасик не увидел ничего лишнего.
Но он смотрел как раз на то, что она пыталась прикрыть, безошибочно читая ответ юного тела, и этот ответ ему нравился.
— Возьми. — Надя протянула яблоко между штакетинами.
Стасик смотрел на девушку, юную и свежую, на ее совершенно чистое лицо, на коже ни следа прошедших лет, которые, судя по всему, были безмятежными, ее кожа такая же нежная, как шелк на простыне. Темные волосы, длинные и тяжелые, распущены по плечам. У нее удивительное лицо — нос вполне можно назвать классическим римским, глаза темные, почти черные, по-детски пухлые губы, длинная тонкая шея, а грудь вполне зрелая и говорящая о многом. Юбка, которая и не юбка вовсе, а кусок ткани, обернутый вокруг бедер и затянутый на тонкой талии пояском, и алая тонкая майка с низким вырезом не скрывали, а подчеркивали все прелести фигуры. Она конечно невинна, подумал Стас и сам себе удивился — а ему-то что?
— Но яблоко не дозрело, — сказала Надя, как ей казалось, совершенно равнодушным тоном. — Осеннее полосатое еще должно повисеть. А у вас есть такие? — Она вытянула шею, словно пыталась увидеть то, что будто бы волновало ее сейчас более всего, хотя на самом деле ей совершенно все равно, что у кого растет в саду. Подобное ее волновало гораздо раньше, когда вместе с ватагой дачных детей она неслась к пруду, не забывая высматривать, нельзя ли что-то отщипнуть по дороге, выбившееся на ничейный простор улицы. Сейчас Надя старалась подавить бешеное волнение сердца.