— Спасибо! — Устин пожал Груздеву руку и улыбнулся. — У меня, Петр Васильевич, сейчас забота о том, как сказать-то ей, чтобы не ушибить.
— А ты так и начни, с Антона, а потом... Э-э, — махнул Груздев рукой,— скажи ей: убит, мол, в бою, да и только.
По пути к Наташиной избе на Устина снова навалились невеселые думы. Теперь, когда он узнал, что у Наташи есть ребенок, ему казалось почти невозможным сообщить ей о смерти Митяя. Показывая сына, она была так счастлива. А то, что она не знала о своей вдовьей доле, Устина мучило вдвойне.
«Нет, я не скажу, — решил, он. — Когда буду уходить, откроюсь тетке Марфе, пусть она передаст ей. Обе они поплачут, поголосят. Пройдет время — и уймется горе».
Он чувствовал, что хочет обмануть и себя и ее. При встрече Наташа • бросилась к нему, как к близкому другу, чтобы выразить тоску по мужу, отцу ребенка, а он, Устин...
Нет, нет. Он сам скажет ей. Он подойдет как-нибудь исподволь, чтобы не сразу нанести удар.
Афиноген Пашков, как и все на селе, слышал, с какими вестями приехал Устин Хрущев, и знал, что тот был у снохи. Его разбирало любопытство: о чем толковал красноармеец. с Натальей? Ему хотелось забежать к ней и расспросить, узнать о Митяе. Но он побаивался встречи с Устином. Отложив посещение до вечера, он зашел к своему приятелю Модесту Треухову, где сидел и мельник Мокей.
Разговаривали они о том, что слышали, но каждый старался дополнить уже известное желанными, для себя домыслами. Новость о прорыве казаками фронта их радовала, и они предрекали конец великой смуте. Старика так и подмывало похвалиться перед приятелями, что Митяй ушел с белыми и может вернуться в село вместе с ними. Однако боязнь за сына сдерживала его, и он думал: «Всяко еще может повернуться. Придет время — все уэнают».
Он попрощался и, дождавшись темноты, решительно пошел к Наталье.
Увидев Устина у Натальиной хаты, Пашков вздрогнул от неожиданности и отошел за угол. Вначале его охватили недоумение и растерянность. Но потом, когда он убедился, что Устин задержался там.надолго, в нем загорелась злоба на Наталью, обида за сына.
«Это как же понимать? В эту-то пору, глядя на ночь, принять к себе на постой солдата?.. Да что ж она думает!»
Он хотел возвратиться к Модесту, но, с ожесточением сжав зубы, словно побитый, побрел домой. «Ладно. Это тебе так не пройдет!»
Наташа кормила ребенка и, прикрыв грудь фартуком, посмотрела на вошедшего Устина, ласково улыбаясь. В ее тенлом и мягком взгляде было выражено столько счастья и материнской гордости; что Устин не мог налюбоваться ею. Снова сердце его сжалось.