— Отлично. Сначала я поговорю с ним. Попросите его присоединиться к нам, будьте так добры.
Почти тут же продюсер появился перед ними. Его багрово-брыластое лицо явно не было природно-английского происхождения в отличие от двубортного костюма с Сэвил-роу в броскую полоску, из нагрудного кармана которого он вновь и вновь извлекал носовой платок в крапинку и надушенный, чтобы утереть лоб. Будь при нем шляпа — вероятнее всего, панама — он, конечно, непрерывно ею обмахивался бы.
Колверт протянул ему руку.
— Инспектор Колверт, сэр, Ричмондская уголовная полиция. Расследую это дело. Вы, насколько я понял, продюсер картины, которая тут снималась?
— Да, да, именно так.
Он нервно пожал руку Колверта.
— Леви моя фамилия. Бенджамин Леви. До чего ужасно происшедшее. Так скоро после… Просто ужасно! Mein Gott[32], что я такого сделал, чтобы заслужить подобное?
На несколько секунд воцарилось напряженное молчание, в течение которого все словно бы обнаружили в своей обуви нечто крайне интересное, чего, непонятно почему, никогда прежде не замечали. Молчание, с которым наконец покончил Трабшо.
— Бенджамин Леви? — сказал он. — Да, конечно же я помню. Вы прибыли в Англию в… в тридцать седьмом году, верно?
— Это так.
— Да, и чуть не произошел мелкий дипломатический инцидент, насколько я помню. Даже Ярд оказался замешан. Вы покинули Германию в некоторой спешке, не так ли?
— Ja, ja[33], — сказал Леви с внезапной опаской. — Я опаздывал на поезд.
Старший инспектор подавил улыбку.
— Нет-нет, сэр, вы не поняли. Я… ну, я имел в виду, что вам пришлось бежать из страны из-за преследований, которым вы подвергались.
Леви выдернул носовой платок и промокнул лоб.
— Ах, преследования, да! Эти немецкие критики!
— Нет, извините, я говорил о… — начал было заново Трабшо, но затем окончательно решил не трудиться.
Тем временем Эвадна Маунт спросила:
— Мистер Леви, не вы ли были продюсером «Чуда»?
— Нет, я был продюсером катастрофы.
— Катастрофы? Какой катастрофы?
— Моя постановка «Фауста» Гёте. В Берлине. Вы слышали о ней? Нет?
— Виновата, но нет.
— Такой замечательный поворот. Еврейский «Фауст». Дьявол покупает душу Фауста… как вы это говорите?.. оптом? Но, мои дорогие, такая катастрофа! Наци ее ненавидели. Евреи ее ненавидели. Моя мать ее ненавидела. Все ее ненавидели. Когда занавес опустился, тишина была такая, что вы бы услышали, как булавка встала с пола и ушла из театра.
А теперь это. Сначала мой режиссер сгорает дотла. Затем одну из моих актрис убивают, отравляют на глазах у всех на площадке. Вы знаете, мой дорогой инспектор, я не суеверный человек, но я начинаю верить, эта моя картина verdammt