— И постеленко спальное…
— Тут уж недалече. Вы добредете, — настаивал Андреев. — Мы обождем… Иди, иди, Бессонушко.
Он поглядел на Астафьева. Как парень изменился! Изможденный, бледный человек с горестными складками у рта, разве он тот розовощекий жизнерадостный весельчак, гусляр и певец, полгода назад певший удалые песни?
— Как я пойду? — спросил Бессон глухим голосом. — Не могу я идти. Я с тобой, дядя Афанасий, останусь.
Фомка, Сидорка и Зырянин помогли остававшимся вырыть в снегу глубокую нору, поставили в ней полог и засыпали его снегом, чтобы было теплее, нарубили тальника и развели костер. Это все, что они могли сделать.
Три человека закинули пищали за спины, привязали лыжи, последний раз оглянулись на лагерь оставляемых товарищей и двинулись на восток. Временами они срубали верхушки тальника, чтобы приметить место, останавливались передохнуть и шли снова. Ночевали они в снежной норе, подобной той, что сделали для группы Андреева. У них не было полога, но снежные стены защищали от ветра, а угли костра согревали, пока не затухли.
Застывшие, все трое проснулись до рассвета. От их очага не осталось и помину. Кое-как Фомка высек огонь и развел костер. Напившись кипятку, двинулись дальше. Несчастье всегда неожиданно. Наши друзья, несмотря на терзавший их голод, шагали, исполненные надежды. Но около полудня Зырянин оступился, сбегая на лед с берега, вывихнул ногу и сломал лыжи. От сильной боли он зажмурился и повалился в снег.
Фомка с Сидоркой не сразу поняли, что случилось.
— Эх, рыбий глаз! Дай-ко я гляну, что у тебя.
— А! Не тронь! Сил нет терпеть.
— Однако ж, Ивашко, мил человек, терпи. Надо выправить. — Фомка опустился возле Зырянина на колени.
Фомка с Сидоркой долго бились над Зыряниным, измучали его, а ноги не выправили. Зырянин не мог встать. Тогда его потащили волоком. Четырехдневный голод давал себя знать. Промучившись до ночи, они одолели версты две, не больше.
Началась пурга. Берега реки скрылись. В нескольких шагах ничего не было видно. Фомка с Сидоркой, тащившие Зырянина, едва нащупали берег. Под его защитой они зарылись в снеговую нору, прижавшись друг к другу.
— Долго ли будет эта пурга, однако? — спросил Фомка.
— Когда мы шли к Анадырю, она была трое суток, — ответил Зырянин.
— Коряки сказывали, и по пять, и по семь суток пурга бывает, — напомнил Сидорка.
Некоторое время все трое молчали.
— Чего ж мы легли, милые люди? — опять заговорил Фомка. — Четверо суток не ели. Коль будем пургу трое суток пережидать, нам не жить.
— А как идти, чтоб с пути не сбиться? — спросил Сидорка.