Я не нашелся что ответить и снова стал раскачиваться в качалке, прислушиваясь к свисту ветра и шуму дождя за окнами. Я посмотрел на часы: было начало одиннадцатого, уже мог прийти ответ из Москвы. Принесут мне радиограмму из штаба или решат подождать до утра? Жалко, я не предупредил, что мне она нужна срочно.
— Что вы на часы смотрите? — спросила Валя.
— Мне должны кое-что принести из штаба, — сказал я и, помолчав, добавил: — Ух, какой дождина!
— Когда вспоминаешь детство, — сказала Валя, — лето представляется одним солнечным днем. Раньше как будто и ненастных дней не было. А теперь вот… — Она помолчала. — Говорят, дожди потому, что война. Вы всему учились, Володя, скажите: может это быть?
— Валя, — спросил я, — Якимов хорошо знал немецкий язык?
— Якимов? — Валя подняла глаза и внимательно на меня посмотрела. — Он переводил что-то папе. Журналы, я видела, читал.
— А вы не видели, чтобы он писал по-немецки?
— Не помню. — Нахмурившись, она минутку подумала. — Нет, не помню.
— Жалко… А насчет дождей очень возможно. Хотя наука этого не подтверждает.
Валя снова склонилась над работой, но через минуту снова подняла на меня глаза:
— Скажите прямо, Володя: может, вам нужно спокойно подумать? Я ведь могу сидеть тихо и не мешать. Мне только не хочется уходить в кухню — там неуютно, огромная печь, горшки, ведра и дождь бьет прямо в окно.
— Сидите, Валя, — сказал я. — Мне приятно, когда вы разговариваете со мной.
— Мне тоже приятно, — сказала Валя. — Мне очень надоело, что не с кем разговаривать.
Когда я смотрел на нее, закутанную в пуховый платок, склонившуюся над шитьем, мне трудно было поверить, что это она скрывалась от немецкой разведки, шла мимо полицейских постов. Очень знакомая девушка сидела передо мной. Та самая, с которой я ходил в театр и подолгу потом разговаривал у крыльца. Та самая, с которой я ехал тогда, весной, в автобусе и которая поцеловала меня так неожиданно. Удивительно мало она изменилась! И можно подумать, что ничего особенного за это время с ней не произошло.
— Не понимаю, — сказал я, — почему вам не с кем было разговаривать? Ну, Якимов был молчальник, но Вертоградский ведь человек веселый, живой…
Валя чуть заметно передернула плечами. Мне даже смешно стало, как люди мало меняются. У нее и прежде была эта привычка передергивать плечами, я отлично помнил.
— С ним вот так, попросту, не поговоришь, — сказала она. И добавила неожиданно: — Я поэтому за него и замуж не пошла.
— Ах, вот как? — сказал я. — Об этом был у вас разговор?
— Был однажды… — неохотно сказала Валя.