— У-у-у, — негромко протянул удивленный Кмитич, едва услышав требования, и, оборачиваясь к стоящему рядом ротмистру, произнес громко:
— Это, похоже, край.
— Прошу прощения! — Красинский и Довгаль, перебивая друг друга, принялись возражать Одоевскому, объясняя ему сложившееся положение, словно тот приехал из некой третьей страны и не в курсе, кто на кого напал.
Одоевский с багровым, непонятно, от стыда ли или же от гнева, лицом зло сверкнул светло-голубыми глазами:
— Москва есть наследник всей Руси! И Киева, и Полоцка, и Новгорода! — выкрикнул князь. — Она есть третий Рим!
— Самопровозглашенный! — громко перебил Красинский. — Неизвестно, кто такое право давал Москве, ну а самопровозглашение ни одна из приличных стран не примет как документ.
— Прошу прощения!
В спор вмешался Ян Довгаль. Он напялил на нос круглые очки и потряс в воздухе неким списком.
— Я не буду ставить сейчас под сомнение права на трон ваших Рюриковичей, основатель династии которых Юрий Долгорукий не имел даже собственности в Киеве. Я даже не буду ставить под сомнение, что Романовы являются правопреемниками этих Долгоруковых Рюриковичей. И даже не буду оспаривать ваше право на Киев и Новгород в связи с этим. Я просто расскажу вам о наших правах, правах Полоцка. Вот выписка из Повести Временных Лет, что всегда хранилась в Вильне у Радзивиллов. Вот что я выписал специально для наших переговоров, — виленский бискуп уткнул длинный нос с очками в список, но лишь на секунду, и вновь поднял взгляд на послов. — В 1097 году в Любече русские князья устроили сбор по вопросу дележа наследства Ярослава Мудрого. В этом съезде не участвовал лишь полоцкий князь Всеслав по прозвищу Чародей. Почему? Потому что Всеслав не имел никаких династических или политических претензий на киевский престол.
На этом съезде также речь не зашла ни о Полоцке, ни о прилежащих к нему городах, что доказывает, что Ярославичи также не имели претензий на Полоцкие земли. А Полоцкое княжество — это предтеча нашей Республики! Вот! — бискуп еще раз потряс документом. — Не было у Киева к нам никаких претензий! Мы были самостоятельным независимым княжеством уже тогда, в одиннадцатом веке! Так какие могут быть претензии на нашу страну сейчас у вас, у города, который в те годы только строился в киевской колонии Залесье?!
— Грош цена вашей писульке! — вдруг взорвался Одоевский и с грохотом, чуть не опрокидывая скамью, бросился вперед, чтобы вырвать лист из рук Довгаля. Но тут… московский князь с бледным лицом замер. Замерли все. У самого горла Одоевского, касаясь его окладистой светло-рыжей бороды, слегка подрагивало аспидно-серое острие сабли. Прямо в глаза Одоевскому смотрела пара светло-серых глаз пана Кмитича.