— Воля ваша. Мне, товарищ Гречихин, надо до утра еще один полет сделать. А насчет вашей дипломной работы мы потом побеседуем. Как-нибудь, в нелетную погоду.
Он выпил стакан молока и встал из-за стола.
— Проводишь, Леля, товарища к Прасковье Игнатьевне, скажешь, чтоб выдала спальный мешок. Потом к палатке проводи, к Малюткину… А вы, товарищ Гречихин, все-таки подумайте насчет наземников. Может, вы, по названию судя, считаете, что у нас под облаками летают? Так это, должен вас предупредить, заблуждение. Самолет у нас один, воздушные наблюдения я обычно сам веду. Остальные занимаются обработкой, наземной проверкой. Так что придется и пешочком походить, и молоточком поработать.
У меня, товарищ начальник, направление к вам. Вы, конечно, можете связаться по радио с управлением и добиться моего перевода в другую экспедицию. Но…
— Что уж там, оставайтесь. Будете работать вторым коллектором.
Корсун посмотрел на часы и добавил, обращаясь к летчику:
— Кончай чаевничать, Георгий Вахтангович. Пора…
Раздевшись и забравшись в спальный мешок, Дмитрий вспомнил экспедицию, в которой работал прошлым летом. Это было в верховьях Камы. Жили они там дружно, работали много и в то же время весело, легко. Письма он получал туда по адресу: «Соликамск, до востребования, М.П.Прохорову для Мити». Подобным же путем получали письма и другие участники экспедиции — Михаил Петрович Прохоров чаще всех бывал в городе. И в то же время это как бы подчеркивало, что он — глава большой, дружной семьи. Девушка, работавшая на Соликамской почте и выдававшая ему каждый раз по десятку, а то и по два десятка писем, так и сказала однажды: «Ну и семейство у вас, товарищ Прохоров! Даже завидно…»
«Да, — подумал Дмитрий, — здесь, видимо, совсем другие порядки. Сюда небось не напишешь: «А.Н.Корсуну для Мити».
Дмитрий застегнул спальный мешок до самого подбородка, улегся поудобнее и заснул крепко, как спал всегда — и на взбитой матерью перинке, и на голой, отвоеванной у врага земле, под видавшей виды солдатской шинелью, и на брезентовом гамаке в кубрике краболова, и на жестком, пролежанном тюфячке студенческого общежития.
•
Опасения Дмитрия оказались напрасными: порядки в экспедиции были неплохие, план перевыполнялся, народ подобрался хороший.
В течение первых суток Дмитрию пришлось трижды менять свое представление о Леле.
Вначале, когда Дмитрий застал ее у плиты, он решил, что девушка эта — из местных, что нанята она геологами для ведения хозяйства. Догадка эта подкреплялась еще и тем, что платье на ней было из того же материала, что и на работницах фермы, — наверно, одновременно покупали в местном магазине этот пестренький ситец. Но потом, когда Леля с несомненным знанием дела стала объяснять преимущества ночных полетов для геологосъемки, Дмитрий решил, что она студент-геолог. Утром он узнал, однако, что она с детства живет в этих местах, что одна из девушек, ехавших с ним от станции, — ее родная сестра. Снова подтверждалось как будто первоначальное представление… А днем Дмитрий с удивлением увидел Лелю за одним из столов рабочей комнаты и услышал, что старший геолог Гилинский поручает ей перенести на кальку какие-то данные с карты…