Маслов снова закурил.
— Что ты знаешь о майских событиях шестьдесят восьмого в Париже?
— Это ты про студенческие бунты?
— Ну, это мягко сказано. Между прочим, этим студентам удалось отправить в отставку не абы кого, а самого де Голля, освободителя Парижа от нацистов и создателя Пятой республики! Это тебе не фунт изюма.
— А Зацепин тут при чем?
— Тут, честно говоря, уже моя версия, — признался Маслов. — Может, он там был в это время, может, позднее узнал подробности — не знаю. Но стал он изучать с того времени восточную философию и всякие… фокусы.
— Какие?
— Вот, этого я и не знаю. Говорю же, засекреченный был мужик. Но одно я тебе могу сказать точно: насчет свитков и старинных рукописей эта Леся что-то выдумывает.
— Почему ты так решил?
— Я у него был в гостях несколько раз и никаких свитков не видел. Книг — море, а рукописей — извини…
— Ну а, может?.. — начал Корсаков, но не договорил.
— Не может! — радостно перебил его Глеб. — Мы уже приехали. Смотри, как нас ждут.
В самом деле — ждали. И продолжать разговор в обществе таких приятных женщин было бы бестактностью, решил Игорь.
Возвращались уже под утро. Маслов притормозил возле дома, где жила Марина, девушка, с которой Корсаков во время «шашлыков» общался непрестанно, и сказал приятелю:
— Отсыпайся, а утром я тебе позвоню.
— Каким «утром»? — капризно возразила Марина. — Уже утро, и мы спать хотим, и спать будем долго, правда, Игорек?
— Правда, правда, — не возражал Корсаков.
— Ну, ладно, убедили. Созвонимся, — попрощался Маслов.
Позвонил, правда, ближе к обеду, потому как чувствовал: время уже не ждет!
— Игорь, я подъеду через час, приводи себя в порядок.
Когда встретились, тоже не медлил:
— В продолжение наших вчерашних дел. Мы сейчас поедем к человеку, который тебя, да заодно и меня, просветит насчет «тибетских свитков» и всего, что может к ним относиться. Вообще-то, он всю свою жизнь был библиографом, то есть составлял каталоги, заполнял карточки и тому подобное. Но это — внешнее. Как говорится, не место красит человека, а человек — место. По сути же, человек этот — гений систематизации. Много рассказывать о нем не буду, сам увидишь. Но один штрих интересен уже сейчас. Он поможет оценить его вес в обществе. Дело в том, что курит библиограф «Беломор» фабрики Урицкого. Курит всю жизнь, с пятнадцати лет. Когда все в стране уже захирело и распродавалось направо и налево, пропал и его любимый «Беломор», конечно. Тогда этот человек выглянул на несколько минут из скорлупки, в которой живет всю жизнь, и сообщил о своей беде. Ему привезли четыре ящика этих самых папирос. Откопали на каких-то сверхсекретных складах и привезли, спросили достаточно ли. Он помолчал пару минут, считая, и ответил, что этого ему хватит лет на двадцать, а проживет он меньше. Значит, больше беспокоиться не о чем.