— Собственно, я даже не представляю себе, откуда бы еще мошенники могли бы копировать древние тексты.
Помолчал, потом решительно пристукнул ладонью по подлокотнику кресла:
— Да, именно так, как вы и говорите. Копировали со свитков, имеющихся в распоряжении.
— Значит, если речь идет только о тексте, о его переводе и понимании, то свитки можно считать подходящими?
— «Подходящими»? — Варченко задумался.
Могло показаться, что он размышляет о применимости такого термина, но на самом деле голова его была занята другим. Из общего числа свитков, привезенных Геворком Мкртычевичем в первый раз, два были подлинными, а семь — подделками. За обработку двух свитков он заплатил щедро, и теперь даже дух захватывало от одной только мысли о том, сколько же будет заплачено за перевод еще семи!
Да ведь и об обмане нельзя говорить. Безусловно, этот пугающий человек прав: перерисовывать текст можно было только с подлинников, и ниоткуда более. Значит, он, профессор Варченко, не станет лжецом! Просто теперь он отвечает не на вопрос о подлинности свитков. Сейчас его спрашивают о содержании представленных текстов.
И он принял решение. Это решение даже не было мучительным.
— Да если говорить о понимании содержания, то достойны изучения все свитки, привезенные вами.
Блюмкин облегченно вздохнул.
— Ну, так в чем дело, профессор? Наука должна служить делу освобождения угнетенных, не так ли?
Он радостно улыбнулся и подмигнул Варченко:
— За работу, профессор. Вот вам аванс.
Так и пошло с тех пор. Много дел еще было у борцов за всемирное счастье, и самому Блюмкину часто бывать в Тибете не получалось. Но экспедиции уходили туда постоянно и доставляли товарищу Блюмкину свитки, неизвестным образом добытые в стране с таинственным названием Шамбала.
Их было так много, что приходилось время от времени какую-то часть работы поручать другим людям, может быть, менее знающим. Им, конечно, и платили соответственно.
Правда, прочтение текстов оказалось не последней проблемой на пути к тайнам Шамбалы. И времени на это ушло немало.
Только поздней осенью двадцать восьмого года Блюмкин впервые взял из рук Варченко листы бумаги с машинописным текстом. Держа их, он даже не сразу смог взглянуть на них, ожидая чуда, откровения, шага в неведомое. Вот сейчас что-то случится, спадет пелена — и он окажется в чудесном мире, без бед и страданий, где царит любовь и все счастливы!
Но вместо этого, он увидел слова, нанесенные на бумагу ударами по клавишам пишущей машинки Ремингтона…
Он заставил себя остановиться только на третьей или четвертой строке. Поглощая текст, Яков Блюмкин ожидал, как из знаков, несущих вековую мудрость Шамбалы, само собой сложится руководство к действию, но этого не происходило и слова оставались словами.