— По-русски читать умеешь? — спросил Нунна-пальван, едва я поздоровался.
— Нет.
— Жалко. Ну тогда это смотри! — Старик торжественно вынул из конверта фотографию.
— Пальван Рябой! — воскликнул я, взглянув.
— Не рябой, а Пальван Нуннаев, — значительно произнес старик. — На, читай письмо.
— «Сержант Красной Армии Пальван Нуннаев шлет горячий фронтовой привет отцу, матери, снохе…»
— Постой, постой! — перебил меня старик. — Кто шлет привет?
— Сержант Красной Армии.
— Ну так. — Старик удовлетворенно погладил бороду. — Сержант — это значит командир. Читай дальше!
Письмо было длинное и наполовину состояло из слов, которые теперь часто попадались в газетах: «фашистские оккупанты», «боевая техника», «контрнаступление»…
— Видишь, какой он стал, мой Пальван: половина письма по-русски. — Старик взял у меня письмо, свернул аккуратно и, сняв шапку, положил в нее. — И в газете тоже про него пишут, вот только не разберем мы.
— Я вроде разобрал, — сказал магазинщик, протягивая старику газету. — Пишут, что твой сын снайпер, — это значит меткий стрелок, убил двенадцать фашистов.
— Двенадцать? — Нунна-пальван сдвинул брови. — Двенадцать, значит. Говорят, у них сто семьдесят дивизий, и в каждой по шесть тысяч солдат. Сколько это выходит? Ну-ка, возьми счеты.
Продавец быстро защелкал костяшками.
— Около миллиона получается… — сказал он, с сомнением поглядев на Нунну-пальвана.
— Нет! — Я замотал головой. — Не может быть. Вместе с союзниками у них не меньше пяти миллионов солдат.
— А у нас? — озабоченно спросил старик.
— Миллиона три наберется.
— Выходит, у нас меньше? Может статься… Но зато наши солдаты убивают по двенадцать немцев! Если каждый убьет по двенадцать…
Караджа-ага засмеялся:
— Ты что ж думаешь — немцы стрелять не умеют? Стоят и ждут, пока твои сын или другой какой наш солдат счет им ведет?
Но не так-то легко сбить с толку Нунну-пальвана.
— Я не говорю — не умеют, — терпеливо объяснил он, — но с нашими их равнять нельзя. Если уж мой Рябой, который зайца тронуть боялся, двенадцать порешил, другие наверняка больше! — Он снова достал фотографию, посмотрел на нее и, вложив в конверт, спрятал в карман.
Санджаров шел домой расстроенный. Конечно, кому не лестно, когда рекомендуют в первые секретари, и за прежнюю работу он спокоен: Шаклычев, заврайоно, дельный, надежный парень, хороший предрайисполкома из него выйдет. И все-таки на душе у Санджарова было смутно. Весь вечер он провел с Кадыровым, секретарем райкома, теперь уже, можно сказать, бывшим. Кадыров молча шагал сейчас рядом. Разговор у них получился невеселый, хотя освобождали Кадырова по состоянию здоровья, никаких грехов за ним не числилось. Видимо, как ни тяжела работа, а уходить от людей, с которыми провел всю жизнь, еще тяжелее.